Нашла себе блондина! - Екатерина Вильмонт Страница 6

Рядом с моим лежаком кто-то кашлянул. Я открыла глаза: Таня.

– Извините меня, – смущенно улыбаясь, проговорилаона. – Я вела себя как последняя хамка! Простите!

Два дня морочила вам голову своими россказнями, а потомвдруг замолчала в тряпочку… Вы не сердитесь?

– Да нет, Таня, я к вам не в претензии, всякие бываютнастроения.

– А вот Милочка мне внушала, что нельзя свои настроениялюдям показывать, их это не касается.

– Таня, успокойтесь, я не в обиде.

– Вот и слава богу! – обрадовалась она. –Знаете, я всегда так – сперва из меня улица Углежжения прет, а уж потом яспохватываюсь и вспоминаю Милочкины уроки… Понимаете, мне вчера вечером одинчеловек позвонил, я так этого звонка ждала, а он… Он сказал, что нам надорасстаться, вот я и психанула… Даже утопиться хотела. Но потом передумала,много чести, хотя, конечно, жизнь ему это бы отравило капитально! До самоймогилки!

– Таня, ни один мужик не стоит вашей жизни!

– Вот и я так подумала. Пусть живет со своей шваброй,если она ему дороже меня… А вам правда интересно меня слушать? Странно даже… вывон не очень молодая уже, у самой небось всякого в жизни хватало…

– Это правда, хватало всякого, и тем не менее…

– А вы мне потом про себя расскажете?

– Расскажу, почему же нет.

– Ладно, только про этого… я пока не хочу говорить.

– И не надо, лучше про Милочку расскажите.

– Эх, была бы Милочка жива, вся моя жизнь, наверное,по-другому сложилась бы, хуже или лучше, не знаю, но по-другому – точно. Матьмоя, когда разобралась, что Милочка ко мне как к родной относится, обрадоваласьи спихнула меня на нее целиком. С мужиками стала путаться без зазрения совести.А чего ей? Я ж могу у Милочки ночевать, к той-то никто не ходил. Профсоюзникперестал появляться, зато другие не переводились, водку жрали… И мать с ними.Иной раз, бывало, придет домой трезвая, смотрит на меня как на незнакомую.«Дочура, как ты вымахала, совсем большая, надо б тебе пальтишко новоесправить..» Справляла. Заодно и туфли покупала, не могу сказать, что вовсе менязабросила, но одежонкой вся ее забота и ограничивалась. А поговорить,поинтересоваться школьными делами – нет. Это все Милочка-. Она иногда с такойлюбовью на меня смотрела.

А один раз я подслушала ее разговор с Галей – была у нееподружка Галя. Вот эта Галя и говорит:

– Милка, что ты делаешь? Тебе бы свою жизнь устроить,ребенка родить, а ты чужую девчонку на себя взвалила и радуешься.

– Таня мне не чужая, она роднее многих родных.

Она меня жалеет, и еще она во мне нуждается, а я ее простолюблю.

– Да она вырастет, хвостом вильнет – до свидания!

– Ну и что? А родные дети так не поступают разве?

Только, наверное, когда ребенок родной, это обиднее, горше…

– Это правда, – подумав немного, согласиласьГаля. – Но она ведь вовсе к тебе переселилась, какая у тебя в такихусловиях может быть личная жизнь?

– Да нету меня никакой личной жизни! Нет, понимаешь? Аесли ночью иной раз проснешься и в комнате кто-то дышит, так приятно бывает… Акогда я с работы прихожу и Таня все мне вываливает, и про уроки, и проучителей, и про мальчиков, я чувствую себя моложе, мне все это интересно, меняволнуют ее проблемы, и это здорово отвлекает от всяких дурацких мыслей.

– Ты небось и на родительские собрания ходишь?

– Естественно!

Галя только головой покачала, но в следующий раз пришла иподарила мне тонкие колготки, импортные!

Я таких еще не носила, вот радости было… А на другое летоМилочка не смогла взять меня с собой в поле, они в Монголию поехали, и осталасья одна в ее комнате.

Она мне, правда, много книг оставила, велела к еевозвращению все прочитать, а я их почти все за июнь проглотила. А потом матьменя в пионерлагерь отправила, на озеро Сенеж. Мне там не понравилось, скучнопоказалось, да еще девчонка одна меня гробить вздумала.

Лагерь был от фабрики какой-то, что ли, и я там чужая была,они все друг дружку давно знали, а я новенькая. Да еще ребята стали на менявнимание обращать, именно как на новенькую – я хорошенькая была, и титечки ужепроклевываться начали, одним словом, понимаете… А раньше у них первойкрасотулей Нютка Карасева считалась. Вот она и начала по любому поводу надомной измываться. Я сперва хотела по-хорошему все уладить, как Милочка учила,но, когда она меня окончательно достала, я так ее отдубасила, что ой-ой-ой, всеменя зауважали, хоть и ненадолго – выперли меня из лагеря. А я и рада была. Уменя с детства слово «лагерь» совсем другие ассоциации вызывало, хоть и малявкабыла, а понимала: лагерь – огороженная территория, где люди не живут, авыживают. И пионерский лагерь был для меня немногим лучше. Вот я слыхала,некоторые вспоминают свое пионерское детство в лагере прямо с восторгом, а я –терпеть не могу, ничего я там хорошего не видела. Мать, конечно, развопилась,мол, это все Милочкино влияние, она, Милочка, все выеживастся, не хочет бытькак все и меня к тому же приучает, надо уметь жить в коллективе, и вообще, чемутакая тарань сушеная научить может… Ну я послушала, а потом не стерпела: