Как две капли воды - Даниэла Стил Страница 53

Их медовый месяц оказался совсем не таким, как надеялсяЧарлз. Отношение Виктории к мужу не претерпело никаких изменений. Онапо-прежнему обращалась с ним как с посторонним человеком.

Супруги прибыли в Европу двадцать шестого июня, а два дняспустя молодой сербский националист Гаврило Принцип убил племянника императораАвстро-Венгрии эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену. Трагедия произошла вгородке Сараево и сначала казалась инцидентом исключительно местного значения,но вскоре в Европе начались волнения. Виктория и Чарлз в это время жили вЛондоне, в отеле «Кларидж». Виктория больше интересовалась маршем суфражистокна Вашингтон и их требованиями предоставить женщинам избирательные права, чем красотамистолицы. Даже среди лондонских друзей Чарлза нашлись несколько суфражисток, иВиктория с головой погрузилась в дела защитниц прав женщин. Но ее заветноежелание навестить в тюрьме мать и дочь Панкхерст не исполнилось. Чарлзрешительно воспротивился столь экстравагантной прихоти. Он не желал, чтобы егожена связывалась с арестантами. Последовала довольно бурная ссора, но Викториипришлось сдаться. Чарлз, обычно снисходительный, на этот раз был неумолим.

– Но я переписывалась с ними, Чарлз! – едва не плакалаона, как будто это что-то могло изменить.

– Если хочешь поклониться своим кумирам – ради Бога. Ноникаких визитов в тюрьму. Тебя включат в черный список и выбросят из Англии.

– Но это абсурдно! У здешних властей взгляды кудашире, – наивно возразила Виктория.

– Прости, но я почему-то сомневаюсь, – отрезалЧарлз.

Последнее время он находился в постоянном раздражении, и обазнали почему. Все его попытки наладить семейную жизнь, сделать их бракдействительным не только на бумаге потерпели крах. К тому времени как ониоказались в Париже, Виктория содрогалась от омерзения каждый раз, когда онприкасался к ней. Она сама не понимала, почему так ведет себя. Все происходилона чисто подсознательном уровне. Она просто не хотела, чтобы какой-либо мужчинадотрагивался до нее, не желала испытывать те чувства, что пережила раньше, инаотрез отказывалась иметь детей. Она так и заявила мужу, и тот заверил ее, чтоможно принять определенные предосторожности. Чарлз даже посетил аптеку, но всеоказалось ни к чему. Каждый вечер, в постели, стоило ему подвинуться ближе, какона начинала трястись и плакать. И хотя Чарлз старался быть с ней нежным изаботливым, терпение его истощалось.

– Почему ты заранее не предупредила, что будешь вестисебя подобным образом? – набросился он на нее как-то ночью в парижскомотеле. Как бы сильно он ни хотел ее, не мог он заниматься любовью с женщиной,которая сжимается от страха при виде его. Он чувствовал себя насильником ибоялся, что скоро станет импотентом.

– Я не знала, что так будет, – призналасьВиктория, всхлипывая.

Вся окружавшая их роскошь оказалась ни к чему, а романтикаПарижа оставляла Викторию равнодушной. Она не хотела оставаться с мужем наединев гостиничном номере. В голове у нее была одна политика, суфражистки идемонстрации. Чарлзу начинало казаться, что муж ей ни к чему.

– С Тоби все было совсем по-другому! – неожиданновыпалила она, и униженный до крайности Чарлз вылетел из номера и отправилсябесцельно бродить по Парижу.

Когда он вернулся, жена долго извинялась и искреннестаралась загладить неосторожное оскорбление. И Чарлз не смог устоять передюным, чувственным, возбуждающим телом. Он потянулся к ней, но она тут жесъежилась, охваченная отвращением.

– Ты не забеременеешь, Виктория, – прошептал он впорыве страсти, но даже в судорогах мощного оргазма не чувствовал ответнойреакции. Она лежала под ним как мертвая, и ничто не могло ее оживить.

– Я не доктор и не волшебник, – наконец в отчаяниипробормотал Чарлз. Никогда еще он не попадал в столь ужасное положение:женщина, которую он хотел, оказалась настоящей ледышкой. Эта пытка продолжаласьнеделями, и Чарлз все больше мрачнел.

Оливия регулярно писала, и Виктория, казалось, только и жилаожиданием очередного письма. Это да еще суфражистское движение стали смыслом еежизни, остальное значения не имело. Она веселела только в женском обществе, иЧарлз начинал подозревать, что она из тех, кто не питает пристрастия кмужчинам. Возможно, в этом заключается вся проблема. Что за кошмар устроил емуЭдвард Хендерсон? Нашел наивного глупца и подсунул это сокровище? Чарлзу нехотелось думать, что мотивы Эдварда были именно таковы, но факты говорили самиза себя.

Оливия писала, что у них все хорошо. Лето выдалось необычайножарким, отец здоров, а Джеффри наслаждается каждым днем, проведенным в Кротоне.Он прекрасно ездит верхом и не озорничает. Оливия подумывала купить мальчикуновую лошадь, которую можно оставить в Кротоне. Каждый раз, приезжая погостить,Джеффри сможет выезжать на прогулки. Чип тоже процветает, сжевал всю мебель ипрогрыз дорожки на коврах в ее спальне.

Она надеялась, что зять с сестрой счастливы и довольны и чтонесчастный случай в Сараево не нарушит их планов. Они тоже слышали новости, нонадеются, что конфликт не затронет Европу. Австрийцы, несомненно, обозлены, новесь мир отнесся к убийству без особого интереса.

Чарлз полностью разделял мнение свояченицы, хотя напоследней неделе июля, когда новобрачные отдыхали на юге Франции,Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Но это никого особенно не удивило.Печальные вести пришли позже, четыре дня спустя, когда Германия объявила войнуРоссии, а потом, через два дня, и Франции. События разворачивались с ужасающейбыстротой.

В это время супруги были в Ницце, в отеле «Англетер», иЧарлз решил немедленно возвращаться на родину.

– Но это смешно и глупо, – вскинулась Виктория. Ейпонравилась Франция и не хотелось уезжать. Кроме того, предстояло еще посетитьИталию. – Я не собираюсь менять планы только потому, что какая-тоидиотская страна впала в истерику.

– Эта истерика называется войной. Мы находимся встране, которая вот-вот превратится в ад на земле, а с Германией шутить нестоит. В любой момент можно ожидать нападения. Складывай вещи. Мы уезжаем.

– Я остаюсь.

Виктория скрестила руки и преспокойно уселась на диван.

– Ты рехнулась! И немедленно сделаешь как велено! Онустал от ее бесконечных капризов и не собирался церемониться.

Они все еще спорили, когда на следующий день германскиевойска вошли в Бельгию. На этот раз Виктория присмирела. Наутро они покинулиНиццу, как раз в тот день, когда в войну вступила Черногория. Европа с каждымднем все глубже погрязала в клубке взаимных свар и обвинений.