От любви до ненависти - Елена Белкина Страница 51

— Ты странно говоришь. Ты говоришь за двоих, не заметил?

— Чтобы тебе не отвечать, не мучиться. Ты ведь добрая женщина. Я же вижу, тебе хочется меня пожалеть, приласкать, утешить. Удивляюсь, как ты сдерживаешься. Правильно делаешь. Пожалеешь по доброте своей, а я ведь какой? — я за пальчик ухвачу, а потом всю ладонь, а потом всю тебя… Глупости я какие-то говорю. Знаешь, когда ничего не было, когда мы с тобой просто говорили о пустяках, когда ездили на мотоцикле, просто ездили, как друзья, тогда было по-настоящему хорошо. Короче: я без тебя жить не могу, я без тебя болею, но самое правильное для тебя — послать меня к черту. Или обоим будет хуже. Но я тебя прошу этого не делать. Но одновременно прошу не слушать, что я там прошу, а поступить по-своему. То есть все-таки послать к черту.

— Ты сам понимаешь, о чем говоришь?

— Я не хочу тебя больше видеть! Это понятно? Все, кончено, готовь для мужа примирительный ужин!

Говорят в народе: «помяни черта, а он тут как тут». Никогда в жизни у Ольги не бывало таких совпадений, а когда рассказывали другие, она думала: выдумки. Но вот Илья произнес эти слова о муже — и раздался звонок в дверь.

Почти машинально Ольга пошла открывать и обомлела: в двери стоял Георгий. Он, как и Илья недавно, не стал ждать приглашения, вошел сам, но гораздо более напористо, стремительно.

Ольга поспешила за ним.

— Так! — увесисто сказал Георгий, увидев Илью.

Илья ничуть не испугался. Ведь он видел в Георгии мужа, с которым она помирилась, она ведь только что сказала об этом!

— Вот и муж пришел! — сказал он. — Приятно посмотреть на воссоединение близких душ! Милые бранятся — только тешатся!

Для Георгия это было настолько неожиданно, что он удивленно обернулся и посмотрел на Ольгу. Она опустила глаза.

— Что ж, совет вам да любовь! — пожелал Илья. — Надеюсь, больше никогда не встретимся!

И, с подчеркнутой вежливостью распрощавшись, ушел.

— Не понял! — сказал Георгий.

— Что тут понимать… — обронила Ольга. — Ты хотел сделать мне больно? Радуйся, сделал. Больнее не бывает. А теперь уходи. И если ты хоть когда-нибудь появишься, я ударю тебя утюгом, ножом, топором вот этим, — она взяла кухонный топорик, — и убью тебя до смерти, потому что я ненавижу тебя!

Ольга лежала в сгущающихся сумерках, не зажигая света.

Она вспомнила вдруг рассказ Ильи в одну из ночей (он много интересного рассказывал вообще). Это был рассказ о западных байкерах, о забавах некоторых из них, молодых и безрассудных. Они собираются большими компаниями: тридцать, пятьдесят, сто мотоциклов. Безлунной и беззвездной ночью они выезжают на трассу с выключенными фарами. Мало того, они завязывают глаза или наглухо закрывают прорези шлемов. Трасса не как у нас, а широкая, до двадцати полос. И они едут по ней, заняв всю ширину, едут сплошным потоком. Мотоциклы у них тоже получше наших, издали не расслышишь, моторы тихо работают. И они мчатся почти бесшумно, с огромной скоростью. И никто не имеет права свернуть. Хоть и вслепую, они чувствуют друг друга рядом, и это помогает им ориентироваться. По таким трассам ночью ездят лишь случайные автомобили и большегрузные грузовики, тягачи с контейнерами. Они едут навстречу, не зная, какое из этих многотонных чудовищ встретится, какое, где и когда. И вот грузовик светом фар выхватывает летящую на него армаду, возникшую, кажется, прямо из-под земли. Он успевает только просигналить, свернуть не успевает, да и не может. А они не имеют права свернуть. И разбиваются — те, кому этот грузовик выпал на судьбу этой ночью.

— Страшно, — сказала тогда Ольга. — Зачем это им?

— Кому — им? После аварии они сразу разделяются на две части: погибшие — и оставшиеся в живых. Для погибших этого вопроса нет. А для оставшихся в живых есть счастье, заключающееся в том, что они остались в живых.

— Не понимаю. Пока они еще не разделились, зачем рисковать?

— Я же говорю: нет этого вопроса! Это на каком-то другом уровне. Я когда прочел про это, тоже подумал: зачем? Но, знаешь, с той поры мне часто снится сон: я еду по шоссе с выключенными фарами, правда, один, а не в толпе. Еду в темноте, еду наугад. И вот возникает грузовик. Его шум. Еще немного — и в лоб. Но — мимо. Только вой мотора и гудок. И еще один — мимо. И еще один. И — ощущение невероятного счастья.

— И так всегда — мимо?

— Нет. Иногда разбиваюсь. Но это же сон, поэтому я разбиваюсь, а сон продолжается — и то же ощущение страшного счастья. Еще страшней и еще счастливей. Откуда эти сны? Зачем они мне?

— Подсознательная тяга к самоуничтожению. Фрейд, — сказала Ольга.

— Может быть. Но это не простая тяга. Это желание самому распорядиться своей смертью. Где-то я читал и об этом, чья-то фраза, не помню: «Если я не могу распорядиться своей жизнью, то хочу распорядиться своей смертью».

— Но почему — «не могу распорядиться своей жизнью»? Кому-то это удается.

— Никому. Уже потому, что моя жизнь не принадлежит мне одному. А смерть — только моя. В моей жизни огромное количество соучастников. Сожителей, — усмехнулся Илья. — А в смерти соучастников нет.

— Ты не прав. Как бы ты, например, ни слился со мной, я все равно останусь — я. Хотя ты знаешь?

— Что?

— Смешно сказать. И глупо.

— Что, что?

— Вчера — или сегодня? — я уже запуталась!.. В общем, я вдруг подумала, что хотела бы на минуту стать тобой. Чтобы узнать, что ты чувствуешь. Чтобы увидеть себя со стороны.

— Повесь на потолок зеркало.

— Ты пошляк.

— А ты не знала?

— Ты хочешь таким казаться.

— Нарочно. А то еще влюбишься, вот морока-то будет.

— Не надейся!

…Ольга вспомнила этот разговор.

И подумала, что, возможно, после сегодняшней встречи он поехал за город. Он едет по ночной трассе с выключенными фарами. С завязанными глазами.

Ей стало тревожно, а потом так плохо, что ноги ослабели, и она встала, подошла к окну, вглядываясь зачем-то в темень.

Потом позвонила ему домой.

— Его еще нет, — ответила мать.

— А когда он будет?

— Не знаю. Хотел у приятеля заночевать.

— Извините.

Ольга положила трубку и сказала то ли мысленно, то ли вслух: «Если он останется жив, я никуда его не отпущу от себя. Господи, дай ему услышать мои слова: я люблю тебя! Я люблю тебя, открой глаза, остановись, я люблю тебя больше всего на свете!»

Она не спала всю ночь, а потом все утро звонила в редакцию. Сначала никто не подходил, потом стали отвечать сотрудники. Ильи не было.

Наконец кто-то сказал:

— Сейчас позову.