Жизнь под маской - Лариса Шкатула Страница 51

Почему с того дня она ни разу не попыталась бежать? Почему не убила своего… насильника, когда он лежал рядом обнаженный, сонный, весь в её власти? Почему не отомстила ему за гибель друзей? Почему в конце концов вышла за него замуж? Её мысли заметались… Потому что зло было в ней! Не было никакого насилия! Не было! Была развратная похотливая женщина, которая отдалась своему похитителю добровольно!

Катерина всхлипнула и испуганно огляделась, её взгляд остановился на детской вязаной шапочке и сразу потеплел, оттаял: Пашенька, сынок! Опять вышло так, как захотел он, её муж Дмитрий. Только сын, никаких дочерей! Но и для неё этот маленький любознательный человечек стал дороже всех на свете.

Не на что жаловаться Катерине в своей нынешней жизни!

Оттого, наверное, так мучает её прошлое, что не заслужила она хорошей судьбы!

Катерина поспешно поднялась и подошла к зеркалу: нельзя так раскисать, она всегда держит себя в руках. Если Дмитрий заметит её смятение, жилы вытянет, допытываясь причины. Он считает, что у жены нет и не может быть от него никаких секретов!

Скоро Евдокия Петровна приведёт с прогулки Павлушу. Ужин готов, Катерина решила подать его сама. Домработница устраивает их своей добропорядочностью, чистоплотностью, чувствуется, она из хорошей семьи, но о прошлом рассказывать не любит. Единственное условие, которое она поставила при первой их встрече: ночевать будет дома. Катерина уже знала, что она войдёт в прихожую, подтолкнет Павлика к матери и, переминаясь с ноги на ногу у порога, скажет:

– Так я пойду, Катерина Остаповна? Завтра буду в шесть, как обычно.

Утром она откроет своим ключом дверь и, тихонько позвякивая посудой, станет готовить завтрак.

Дмитрий ушёл переодеваться в домашнее – это всегда были роскошные черные халаты. Обычно он сам их покупал. В таком виде муж казался Катерине неким восточным владыкой, хотя в родне его – она уже знала – не было выходцев с Востока.

Гапоненко никого не копировал, он сам был настолько многообразен, что скорее мог послужить примером другому оригиналу… Он никогда в одежде не следовал слепо моде, но всегда находил для себя в ней наиболее удобную и практичную вещь, носил её легко и непринужденно и оттого казался вполне современным человеком.

Недавно ему исполнилось тридцать восемь лет. Начав работать в Наркоминделе шофером, за пять лет он превратился в консультанта по Ближнему Востоку, потому что хоть и не испытывал особого желания учиться, тем не менее не отказывался ни от каких курсов и школ, в которые ему по разнарядке случалось попадать, и все их успешно оканчивал.

Вторым его пристрастием были одеколоны! Нет, он не выливал их на себя литрами, но каплю-другую для колорита непременно использовал, отчего всегда источал некий восточный аромат, а секретарши Наркоминдела вслед ему закатывали глаза и шептали:

– Ах, как экзотично пахнет Дмитрий Ильич!

Дмитрий склонился над Катериной и коснулся губами её губ. После ванны – чистый и благоухающий – он всегда так напоминал о себе.

– Павлика ещё не привели?

Катерина взглянула на напольные часы, выполненные в форме длинного узкого шкафа – они били каждые полчаса, благо дверь в их спальню закрывалась плотно…

– Через три минуты Евдокия Петровна приведёт его с прогулки.

– Как на службе! – хмыкнул он, усаживаясь с кипой газет в другое кресло.

Вообще, у Дмитрия Гапоненко было три жизни: две – видимых глазу, одна – невидимая.

Первая жизнь – жизнь большевика Гапоненко, преданного делу партии выходца из простого народа. За пять лет, проведённых в Москве, он никого не обидел, не подсидел, ни на кого не написал жалобы или доноса, и тем не менее его боялись. Медленно, но уверенно он поднимался по служебной лестнице. Нисколько не беспокоясь о тех, кого он оставлял позади. Это был загадочный человек – вещь в себе у всех на виду…

Вторая жизнь – жизнь мужа и отца – была диаметрально противоположна первой, ибо в семье его никто не боялся. И меньше всех пятилетний Павлик. Дмитрий часами возился с сыном, не переставая удивляться чуду, которого в жизни прежде и не ждал: на его глазах рос человек, плоть от плоти Гапоненко!

Почти с тем же удивлением он наблюдал за женой – в ней не осталось и следа простоватой, неуверенной в себе селянки. Она подмечала все нюансы быта в семьях его высокопоставленных коллег и незаметно для других перенимала их для себя, так что через некоторое время её нововведение таковым уже не казалось.

За пять лет она стала одним из лучших переводчиков Наркоминдела, а профессор-лингвист, обучавший её когда-то ещё на курсах иностранных языков, предложил Катерине заниматься наукой. Успехи, которых она достигла – восемь иностранных языков за пять лет, – нуждались в изучении и распространении приобретённых ею приемов среди других лингвистов.

Прежняя девическая смешливость Катерины, озорство и порывистость будто сгорели в камышах Азова вместе с цирковой кибиткой, и только постель превращала её в страстную, темпераментную жрицу любви. Этот контраст волновал Дмитрия тем больше, что такой знал её только он.

Третья жизнь Дмитрия Гапоненко, скрытая от посторонних глаз, никогда не прекращалась. Это была его внутренняя жизнь, та, о которой никто не догадывался. Он не знал немецкий язык так же блестяще, как его жена, но одну немецкую пословицу запомнил навечно: "Вас виссен цвай, кеннт дас швайн!" (Что знают двое, знает и свинья!)

Теперь Гапоненко из третьей жизни собирался изменить судьбу Гапоненко из первой жизни. Кое-кому он сделал одолжение, другому намекнул, третьему, самому честному, "признался" в своей мечте "делать настоящее дело", и вскоре ему предложили перейти работать в другое ведомство ОГПУ. Скромное название управления, сменившего чересчур прямолинейную, жестокую, порой неразборчивую в средствах ВЧК, скрывало огромные права и возможности, которыми могли пользоваться его сотрудники.

Это был очередной шаг на пути к его цели – большой, огромной власти, не той, которую дает непосредственное управление страной, а властью тайного правителя, человека-невидимки. Смог же он в свое время добиться на первый взгляд невозможного: создать под самым носом у властей собственную контрабандистскую империю!

Если бы кто из руководства Совнаркома подслушал его мысли – вот смеху-то было бы: наполеоновские планы у мелкого чиновника!

Гапоненко никогда не был прожектёром и теперь свои планы отстроил на уязвимости многих членов большевистского правительства. Честных и бескорыстных среди них оказалось не очень много. В основном среди верхов царил настрой, который можно было выразить одним словом: "Дорвались!" Это вовсе не означало, что каждый из пришедших к большой власти тут же начинал обогащаться. Отнюдь. Но каждый начинал ею упиваться и доказывать своим друзьям, женам, любовницам, каким всемогущим стал их в прошлом гонимый, презираемый, недооценённый друг, муж или любовник… Власть оказалась лакмусовой бумажкой для выявления слабостей и скрытых пороков, и Дмитрий стал потихоньку записывать такие сведения. Когда-то, лет пятнадцать тому назад, они с Батей по глупости попали в каталажку. Ненадолго, но хватило впредь заречься. Тогда они и выдумали для переписки свои секретные значки, которые ему сейчас пригодились…