Мужские сны - Людмила Толмачева Страница 47

– А еще таким же образом, то есть натурой, обещали помочь стекольный завод и местный ДОК, – возбужденно проговорила Татьяна. – Обещал и Плужников краски подбросить, но теперь вряд ли это сделает.

– Он же не один акционер на предприятии. Я думаю, завод продолжит деятельность.

– Если ее не запретит СЭС. Вот узнаем, какую гадость они выбрасывают, тогда и поговорим. Ну что, идем сначала в мастерскую, переоденемся?

Они переоделись в рабочую одежду, забрали все необходимое для росписи и отправились в придел. Там было тихо и прохладно. Татьяна с благоговением смотрела, как Андрей, преобразившись, уйдя от всего, что отвлекало бы его от таинства творчества, продолжил начатую роспись сюжета Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Маленькая Мария, вводимая в Храм первосвященником, лишь отдаленно напоминала Дашу. Художник вновь, как и в сюжете со взрослой Марией, внес свое мироощущение и представление о великом событии. Андрей, как понимала Татьяна, использовал каноны иконописи в том, что касалось композиции и лика Марии. Но в колорите он проявил яркую индивидуальность. И необычная гамма цветов и оттенков, их сочетание и переходы совершили чудо: евангельские сюжеты предстали зрителю как события не столь уж и древние и отдаленные в пространстве. Девочка Мария, сопровождаемая родителями и подругами, как будто только что прошла пыльной улицей Иерусалима и теперь предстала перед пророческим взором первосвященника. Но это было лишь первое впечатление. Художнику при всем его искусстве передачи материальности мира и человеческого естества удалось главное – показать духовное начало, ядро, высший смысл происходящего в Иерусалимском храме.

Татьяна тихонько, чтобы не мешать творческому процессу, приступила к работе, которую ей доверил Андрей. Она должна была загрунтовать нижнее поле изображения, где Андрей потом напишет так называемый позем.

Они работали долго, около трех часов. Татьяна в отличие от неутомимого, увлеченного работой Андрея часто отдыхала, усаживаясь на ящик из-под краски и любуясь тем, что выходило из-под кисти художника. К ним дважды заходил отец Алексей и рассказывал о ходе строительных работ. Он не мог нарадоваться столь бурному развитию восстановительных работ и искренне делился этой радостью с главными «виновниками» оживления на стройплощадке.

Они уже собирались на обед, приготовленный матушкой Ириной, как дверь в придел открылась и вошла шумная, представительная делегация. Впереди солидно вышагивал Семенов. Его сопровождали отец Алексей, Вепрев и Симаков. Остальные, видимо, были охранниками и обслугой.

– Так, что тут у вас? – спросил Семенов, не здороваясь и не обращая внимания на Андрея и Татьяну, которые отступили в сторону, в самый угол придела.

– Вот заканчиваем ремонт первого помещения, – суетливо замахал руками Симаков.

– Как видите, работы идут полным ходом, – добавил Вепрев, не удосужившийся зайти в храм ни разу за все лето.

– Идет роспись стен, – кашлянув, подсказал отец Алексей. – А вот и наши главные помощники. Художник Андрей Ермилов и управляющая департаментом культуры Татьяна Михайловна Кармашева.

– Да? – изумленно заоглядывался Семенов.

Охранники расступились, и Семенов увидел Татьяну. Он смутился, побагровел, затем догадался подойти и протянуть руку сначала Татьяне, а потом и Андрею.

– Очень приятно, – выдавил он из себя стандартную фразу, но было видно, что ему совсем неприятно.

Семенов оглядел Татьяну, которая предстала перед ним в заляпанном краской линялом комбинезоне и старой рубашке Андрея, крякнул и пристально посмотрел на Андрея, спокойно, даже чуть небрежно ответившего на его взгляд.

– Интересно, и что же вы изобразили в своих росписях? – отвернулся от них Семенов и подошел к стене с Благовещением.

– Евангельское Благовещение Святой Богородицы, – ответил отец Алексей. – Видите, Архангел Гавриил, Посланец Божий, сообщает Деве Марии радостную весть о том, что она принесет в мир Сына Божия. Дева Мария склонила голову в смиренном согласии.

– Понятно, – неопределенно пробормотал Семенов, внимательно и чуть подавшись вперед всматриваясь в лик Марии.

Вдруг он слегка дернулся, как будто дотронулся до горячего, оглянулся на Татьяну, перевел взгляд на Андрея, но промолчал. Так и не сказав больше ни одного слова, поджав губы и опустив глаза, Семенов пошел на выход. Вся сопровождавшая его свита, шаркая подошвами по бетонному полу, толкаясь и перешептываясь, двинулась за ним. Татьяна и Андрей остались в приделе.

– Ты заметила его реакцию, когда он узнал тебя в изображении?

– Заметила, – глухо произнесла Татьяна. – Боюсь, не видать нам денег от Семенова.

– Неужели человек такого масштаба так мелок в пустяках?

– Ты это считаешь пустяком? Вспомни себя в моей квартире. Тоже ведь ревность возобладала. Все вы одним миром мазаны.

– Ладно, не расстраивайся раньше времени. Может, обойдется. Пошли лучше обедать.

Их ждали непременные караси, поджаренные в сухарях, борщ и ватрушки с творогом. Матушка Ирина не села с ними за трапезу, так как ей предстояло еще накрыть стол на улице для рабочих, шумно моющих руки за углом флигеля, где специально обустроили большую умывальню. Матушке помогали две женщины-прихожанки, добровольно взявшиеся за это богоугодное дело. Отец Алексей проводил высоких гостей и пришел домой в приподнятом настроении.

– Прекрасный день, слава Господу нашему, надо его запомнить. А потом упоминать будем в дни праздников. Устали, Татьяна Михайловна? – заметил он погрустневшее лицо Татьяны.

– Нет, не устала. Мне ведь послезавтра уезжать, вот и взгрустнулось. Жаль расставаться с вами, с селом, с храмом.

– Ничего. На все воля Божья. Будете приезжать, проведывать нас. Неужели забудете?

– Нет, конечно. И все же сейчас, когда здесь закипела работа, уезжать не хочется, – сказала Татьяна и без перехода спросила: – А что сказал Семенов на прощание?

– Семенов? – переспросил отец Алексей. – Да вроде ничего такого не сказал. Попрощался и сел в машину. Хотя нет, сказал. Спросил: «А давно здесь Татьяна Михайловна?» Я говорю, мол, месяц как приехала. Вот и все.

Татьяна поймала на себе слегка насмешливый взгляд Андрея и опустила глаза в тарелку с карасями. Весь обед они промолчали.

После непродолжительного отдыха в тени акации они вновь вернулись к росписи и работали допоздна.

Вечером, вернувшись к себе, истопили баню, помылись, впервые вдвоем, так как теперь им никто не мешал и стесняться было некого. Татьяна возилась с Андреем, как с ребенком. Помогла ему помыть голову, терла суровой мочалкой спину, даже похлестала березовым веником его распластанное на полке тело, а потом еще и обтерла полотенцем и расчесала волосы. Андрей, еще ни разу не испытавший ничего подобного в своей жизни, разомлел, буквально растаял от Татьяниной заботы и ласки. Они сидели за столом, пили чай с вареньем и лениво перебрасывались ничего не значащими фразами. Слова сейчас были не нужны. На душе был праздник. Тело тоже праздновало отдохновение в чистоте и холе. Чего еще желать?