Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 44

Мы с Томми выживаем, как обычно: он выжимает штангу, я болтаю с Кристиной, а когда она уезжает с родителями на остров Каптива, ною и жалуюсь на скуку. Неразумное поведение, потому что мама тут же предлагает способы заполнить время, один увлекательней другого: «Слушай, а давай распакуем твою новую полбяную муку и проверим на этом рецепте равиолей?» или: «Хорошо бы, чтоб кто-то помог расчистить в приюте подвал!»

— Ладно, — соглашаюсь я на второе. Потому что знаю: еще немного, и от сидения взаперти я волком взвою. — Ладно, поехали.

В машине мама включает радио. Репортер вкрадчивым голосом порнозвезды рассказывает о крушении самолета «Пан-Американ» над Локерби. Я смотрю в окно.

Представьте себе зиму в Висконсине. Если вы видите идиллическую сельскую местность под толстым снежным покрывалом, значит, вы никогда тут не были. Да, иногда тут идет снег, но обычно январь выглядит приблизительно как сейчас: дикий холод, небо серое, поля голые и бурые, если не считать редких обледенелых стеблей кукурузы.

Мама делает радио тише и напряженным голосом говорит:

— Я видела, ты получила письмо.

Мой пульс учащается. Да, конверт — тоненький, который разрывают сначала по бокам, потом сверху — прибыл три дня назад. Я обнаружила его на лестнице. Где и оставила. На следующий день письмо оказалось на моей кровати. Я спрятала его в ящик прикроватной тумбочки, но ранним утром на следующий день не могла спать и совершенно глупо его открыла. С тех самых пор он лежит у меня на самом дне рюкзака.

— Какое письмо? — говорю я.

— Из Колумбийского.

— А! Да! Хорошие новости. Меня приняли.

Мама даже не улыбается.

— Твои оценки, как я понимаю.

— Верно.

— И как они?

— Нормально.

— Какие они?

— Средние.

— Нельзя поконкретнее?

— Мама! Это что, игра в двадцать вопросов? — огрызаюсь я. — Я же сказала, нормальные! Я точно не помню!

— Скажи приблизительно.

Сгущается туман. Мама включает дворники. Я оглядываю дорогу, как загнанный зверь. Мы уже больше чем в пяти минутах от дома и движемся со скоростью сорок миль в час. Я в ловушке.

— Эмили, приблизительно!

— В основном «С»… и одна «D» с плюсом.

Мама крутанула руль, чтобы не врезаться в почтовый ящик. Когда машина выравнивается, я замечаю, что ее пальцы побелели, а скулы пульсируют в такт сжимающимся челюстям.

— Ну погоди, все отцу расскажу! — бормочет она.

Это вранье чистой воды, и мы обе это знаем. Мой отец, подписчик журнала «Хай таймс» ^[56], ходит повсюду в футболке, где написано, что он секс-машина. Его девизом могла бы быть фраза «Расслабься, чувак!», если говорить его языком, и «Не парься», если говорить моим. Нет-нет, начальник семьи Вудсов здесь, в выцветшем комбинезоне, с волосами, собранными в растрепанный узел в стиле Кэтрин Хепберн. Она будет сотрясать воздух штампами, пока не найдет, что сказать. А я пытаюсь принять испуганный вид, чтобы вызвать жалость.

Потом целю выше.

— Мам, в Колумбийском правда трудно учиться. Я, наверное, была к этому не готова.

— Как же получилось, что на аттестации по английскому ты получила самый высокий балл?

Блин! Черт…

— Именно это меня больше всего удивляет, — продолжает мама. Уже кричит: — Ты получаешь по этому предмету «С»…

— С плюсом.

— А значит, на экзамене тебе поставили «D». У тебя, Эмили Вудс, «D» по английскому! Знаешь, никогда не думала, что доживу до такого!

Вообще-то «D» с минусом, хотя узнаю я об этом не раньше следующей недели, когда возьму работу из картонной коробки перед кабинетом преподавателя. Оценка будет написана красными чернилами на внутренней обложке. Под оценкой приписка: «Вы были моей самой способной студенткой. Что случилось?»

Туман превратился в дождь. Дворники засновали быстрее.

— Эмили, и ты, и я знаем, что эти оценки ничего не говорят о твоих умственных способностях, но многое — о твоей работе моделью.

О боже…

— Мама, это моя работа!

— Тебе восемнадцать! Твоя работа — получить образование!

— Модельный бизнес платит за мое образование!

— И уничтожает его! — Она хлопает ладонями по рулю. — Эмили, у тебя же кошмарные отметки. — Снова хлопает. — «С»? И «D»? Просто кошмар!

— «D» с плюсом, — поправляю я; нужно цепляться за все плюсы, какие есть, — по французскому.

Добавляю, потому что ей тоже плохо давались языки.

Голос мамы, когда она наконец опять заговаривает, тихий. Такой тихий, что я с трудом его слышу на фоне дождя.

— Ты так хорошо училась, — говорит она. — И с чего ты рванула в Доминиканскую Республику во время подготовки к сессии?

Я замираю.

— Я нашла корешок от посадочного талона на полу у тебя в комнате, — объясняет она.

Так она все-таки заходит ко мне в комнату!

— Как я понимаю, ты летала на фотосъемки, так?

Я чувствую взгляд матери, но не могу шелохнуться. От одной мысли — абсурдной, но от этого не менее страшной. Если она знает о поездке, она знает о ней все. И о наркотиках тоже. Вдруг она догадалась?

— Эмили Вудс, не трать свою жизнь впустую!

Я с облегчением выдыхаю.

— Не буду, мама! Обещаю.

Я говорю и сама себе верю, хотя не должна бы.

Наркотики… При одной мысли я чувствую легкий укол возбуждения. Кокаин, шепчет мой мозг. Скорей бы снова тебя попробовать…