Не могу тебя забыть - Татьяна Алюшина Страница 44

Юлька проснулась с ощущением такого глубокого, невероятного счастья и покоя! И музыки! В ней звучала какая-то мелодия, радостная, праздничная, — мексиканские гитары и скрипки!

В первые секунды она не поняла, почему это чувствует, может, она еще спит и ей снится счастье? И через мгновение она вспомнила все!

Илья!!

Юлька открыла глаза и посмотрела на него. Он спал на боку, лицом к ней. Одной рукой обнимая ее за плечи, другой за талию, не отпуская ее и в бессознательном состоянии.

И улыбался во сне.

Юлька смотрела на него, и музыка, звучащая внутри, становилась громкой, чистой, вызывала теплый трепет в груди.

Ей захотелось немедленно его разбудить — пусть будет с ней наяву, а не в своих снах!

Она перевернула его на спину, улеглась сверху, сложив руки у него на груди. Илья открыл глаза и посмотрел на нее. Счастливым, неверящим, ошеломленным взглядом!

Юлька улыбалась ему, и ей казалось, что они находятся в центре теплого весеннего солнца и все пространство вокруг них освещено ярким переливающимся светом!

Но по мере возвращения к действительности выражение его глаз стало стремительно меняться.

«Нет! — отказалась верить Юлька. — Нет! Только не это!! Не делай этого с нами!» — взмолилась она.

Что-то неотвратимое, черное, неизбежное надвигалось на них, она чувствовала это всем своим существом! Теплое весеннее солнце, осветившее их, превратилось в беспощадный раскаленный шар, оно сжигало все, что согревало за минуту до этого, звенело одной струной на двоих, превращало Юльку в выжженную пустыню, в пепел!

Она перекатилась, вскочила с кровати. Илья попытался ее удержать, но не успел — так стремительно она двигалась.

— Юлечка! — просящим, извиняющимся голосом позвал он.

— Почему?! — заорала Юлька, глядя на него глазами полными слез. — Почему, черт тебя подери?!

— Юлька, милая! — попросил он пощады. — Прости, потому что это неправильно. Я намного старше тебя! Я на все это не имею права, я тебе в отцы гожусь!

От беспомощности и несогласия с жизнью, с глупостью всего, произносимого им, Юльку окатила холодная волна ярости. От злости у нее заострились скулы, она дрожала мелкой противной дрожью. Сузив глаза, она холодно ответила:

— Ты не годишься мне в отцы! Ты всего на пятнадцать лет меня старше!

— Рыжик, это очень много, это целая жизнь! — взмолился он. — Тебе только кажется, что я тебе нужен, ты молодая, красивая, замечательная девочка, а я битая циничная сволочь!..

Она рванулась к нему, уперлась руками в кровать, нависала над ним и тем же злым голосом, тихо, шипящим полушепотом, сказала:

— Если ты сейчас скажешь что-нибудь про детскую влюбленность и про то, что это у меня скоро пройдет, я тебя ударю!

— Юлечка… — попросил он еще раз.

Он просил ее простить, понять, принять невозможность для них одного на двоих бытия и счастья.

Юлька отстранилась.

«Бежать!! Уматывать, иначе я вся выгорю под этим чертовым солнцем!! — подумала она. — Или начну упрашивать его, умолять!»

Ничего не говоря, она заметалась по комнате.

— Юля! — позвал он.

Она подняла с пола юбку, натянула нервными торопливыми движениями блузку и, выбегая из комнаты, судорожно оделась на ходу.

«Быстрее!» — подгоняла она себя, словно все силы ада гнались за ней.

— Юля! — позвал Илья, выходя из комнаты следом. — Подожди! Я тебя отвезу!

Юлька не слушала. Быстрее, черт тебя возьми!

Она схватила с вешалки в прихожей сумочку, взяла в руку босоножки и, торопясь, ломая ногти, стала открывать замок.

Быстрее! Пока он не догнал, не дошел до прихожей!

— Юля!! — прогремел голос Ильи, уже другой, требовательный и властный.

Все! Замок щелкнул.

Юлька выскочила на площадку, босиком, в незастегнутой блузке, открывавшей голую грудь, сильно, с размаху, хлопнула перед Ильей дверью и побежала вниз по ступенькам.

Быстрее!

На последнем пролете, перед выходом, где сидел консьерж в будке, Юлька остановилась, опомнившись на мгновение, застегнула блузку, надела босоножки — и ринулась прочь.

Она куда-то бежала. В какие-то дворы, переулки, чуть не попала под машину, отскочила в последний момент под надрывный звук клаксона и матерную ругань водителя и снова свернула в какой-то двор.

Она не плакала — она убегала!

От себя, от нечестности, несправедливости этой гребаной жизни и от того, что он отказался от нее, от всего, что уже сложилось, — могло сложиться!

Юлька остановилась возле скамейки в каком-то очередном дворе, через который бежала. Она согнулась пополам, схватилась за живот и утробно, страшно заорала.

— А-а-а!!! — от шока, от бессилия и несогласия орала Юлька. — А-а-а!!!

Ее кто-то тронул за плечо. Не разгибаясь, Юлька повернула голову и увидела женщину лет пятидесяти, участливо склонившуюся к ней.

— Вам плохо? — спросила женщина.

Юлька кивнула и прохрипела:

— Да, мне плохо. Мне очень плохо!

— Я сейчас скорую вызову, — поспешила помочь женщина. — Вы присядьте!

Она взяла Юльку за локоть, поддерживая, попыталась усадить на скамейку. Юлька схватила женщину за руку и отрицательно покачала головой:

— Не надо скорую, помогите мне, пожалуйста, сесть в такси.

Юлька не помнила, как женщина ловила такси и усаживала ее в машину, не помнила, как назвала адрес и доехала домой, да и как попала домой, не помнила.

Дома никого не было. Юлька сбросила босоножки, куда-то кинула сумочку, прошла в свою комнату и легла на кровать.

Она легла на бок, свернулась калачиком, подтянув колени к подбородку, уставилась в стену… и так пролежала на кровати двое суток.

Она ни с кем не разговаривала, не вставала, не двигалась, не ела и не пила.

Родители были в шоке, найдя ее в таком состоянии вечером, когда вернулись с работы. Как-то Юлька нашла в себе силы, чтобы сказать им: