Зачётный профессор - Юлия Чеснокова Страница 43

Захватив свои документы с научными регалиями, чтобы пропустили в закрома мощной крепости телевизионщиков, Ника попыталась отключиться под начитку работ Макса Вебера в наушниках. Но экономические дебри, формирование капитализма и дух реформаторской философии, послуживший началом перемены средневековой Европы, казались откровенной чушью сейчас и не шли на ум, не ложились в те отделы мозга, которые следовало. Боже, что волновало и волнует ученых! Нищие души, подумать только, копаться в проблемах мира, истории и политики, при этом не умея устроить собственную жизнь, а многие и вовсе были больны на голову. Костя был прав на самой первой лекции, когда полез в биографию Огюста Конта. Шизофреники и параноики, от одиночества и несчастий, комплексов и их компенсации, лезут в науку, чтобы самоутвердиться хоть как-то, найти себя, выглядеть умными, не будучи таковыми, что доказывают их нескладывающиеся судьбы. Не только в науку, но и политику, и в бизнес, и в искусство. Чем больше у человека амбиций и претензий в собственной сфере, тем больше понятно, что он не умеет быть счастливым и не умеет любить, а хочет только, чтобы любили его, хочет внимания, обожания, славы, власти, денег. И ведь Ника была такой ещё несколько дней назад! Занималась всей этой же дребеденью, верила, что напишет такую докторскую, которая «обличит», «изменит», «повлияет». Боже мой! И это притом, что она в себе не могла до конца разобраться, трусливо забившись в пыльные кабинеты и архивы с библиотеками, не понимая, какова настоящая жизнь и её ценности. Что в ней существует столько всего прекрасного, что на самом деле можно выйти замуж, завести ребенка или нескольких, заниматься СВОЕЙ жизнью, делая общество немного гармоничнее собственной обустроенностью. Это ли не лучший вклад? Оставить в веках своё имя на корешке книги, чтобы тебя читали неблагодарные потомки, наполовину не понимающие твоих истинных переживаний и целей, или прожить свой век, но честно, счастливо и даря настоящую себя, а не закрытую семью печатями за мудреными словами и рассуждениями. Одна или две главы аудиокниги оказались прослушанными, и Ника тряхнула головой, осознав, что ничего не уловила из неуслышанного. Зато, подъезжая к нужной станции, она уже четче понимала, что же скажет, если её спросят о выборе.

Показав охране удостоверение доцента, Ника прошла внутрь, и её взялся сопроводить кто-то из администрации, она не спросила занимаемой здесь должности. Под предлогом того, что её послали из университета, она откровенно назвала имя Константина и ей верили, видимо совершенно не зная, что у того есть какой-то роман или хотя бы его зачатки. Обычно женщин ущемляет, когда выясняется, что об их существовании в жизни возлюбленного неизвестно, но Ника не придала этому значения. Поднявшись на лифте, её довели до двери и, отворив кодовые замки, запустили внутрь, позвав кого-нибудь из присутствующих. Кости ещё нет, и она могла бы подождать немного, он скоро будет. Представившийся молодой человек перенял её у мужчины из администрации, который ушел обратно.

— Вы можете присесть в холле, — указал ей коллега того, к кому она приехала. Ника уже наметилась на диван, когда услышала вдалеке, где-то в раздевалке или, может быть, в гардеробной, голос Тимура. Она и забыла, что он тоже обитает тут! Его не хватало ещё сейчас! Что же делать? Нет, она решительно не хочет его видеть в этот час.

— А можно подождать в гримерной Константина? Чтобы никому не мешать, — поинтересовалась женщина, скользнув за угол из коридора, чтобы её не мог увидеть Баскаев, если высунется из какой-либо комнаты, — у него она есть?

— Да, пожалуйста… — парень сдвинулся и указал на дверь, за которой стояла тишина, — можете побыть там.

— Спасибо, — вежливо улыбнувшись, Ника поспешила исчезнуть с просматриваемого пространства. Нырнув в гримёрную на несколько человек, судя по четырём стульям напротив четырёх зеркал, она прикрыла за собой и спокойно выдохнула.

Во всей обстановке одного из столиков просматривался Костя, что-то было такое, разоблачающее хозяина. С любопытством и приятной завороженностью, преподавательница пересекла комнату от края до края, ничего не трогая, но внимательно рассматривая. Книги по социологии и психологии, тетради, стопка дисков и пустая бутылка из-под вина у одного из столов, очень оригинально. Что-то одновременно очень молодое и в то же время взрослое совмещалось и перекрещивалось на каждом сантиметре пространства. Неизвестно, сам ли Костя занимался приведением своего места в порядок, но даже оно подходили под его характер. Ника встала перед выбором, куда присесть и, отругав себя за крамольные поползновения, отошла к другому стулу, явно Косте не принадлежавшему, на который опустилась. Говорят, что поклонниц и посторонних сюда не пускают, так ли это? И вот она, чтобы занять себя чем-нибудь, представляет, как он тут сидит, один, с закрытыми глазами, уставший после лекций, с легкой деревянностью головы после выпитого с вечера. Ника отвернулась к черной пустоте голых стен. Как скоро приедет Костя? Изучая его вещи и предметы, которыми он пользовался ежедневно, она почти забыла с какой целью приехала. Если бы можно было забыть об этой цели вовсе!

Время неумолимо бежало, но Ника, положив руки на сумочку, лежавшую на коленях, застыла, недвижимая, прислушиваясь к звукам извне. Где же ты, Костя? Наверное, на репетиции… он говорил про занятия по вокалу. О! Хлопнула входная дверь. Женщина с первого раза запомнила её звук и узнала безошибочно. А вот и шаги, негромкие — наверняка его, — и вот, дверная ручка была взята с той стороны и стала поворачиваться. Ника поднялась.

— Костя! — только что вошедший парень едва успел разуться и направлялся в гримёрку, чтобы скинуть рюкзак и отправиться на грим. Но его остановил голос Тимура. Пришлось остановиться на пороге и обернуться. Отпустив дверную ручку. — Я тебя ждал.

— А что случилось? — не дрогнув, уставился на него Костя. Вокруг никого не было, но старший друг всё равно подошел впритык, как дворцовый заговорщик, готовящий переворот и смену династии.

— Ты рассказал Нике? — Молодой человек поджал губы, неприятно возвращенный туда, куда ему не хотелось — в пучину обмана. Опять это пари! Он покачал головой. — Тогда почему она мне не поднимает трубку?

— А я откуда знаю?! Это не мои проблемы, — Костя дернул верхней губой, не то сдержав презрение, не то радость от того, что его соперник скатился с вершины успеха. Если вообще там был.

— И твои тоже. Мы же договорились, что ты расскажешь о споре! Или это сделаю я.

— Тимур…

— Когда ты намерен это сделать? — напирал тот.

— Я не намерен этого делать, — твердо обрубил студент.

— Как так?

— Вот так. Я не стану говорить Нике о нашем споре, даже если ты попытаешься заставить меня это сделать. И тебе рассказывать ей о нём я не дам.

— Каким образом? Ты ей что-то наговорил обо мне? Поэтому она не поднимает?

— Я не поступил бы так грязно, — Костя выдохнул, опершись на стену, — я думаю, что она не поднимает из-за тебя самого, и я тут ни при чем. Но! На самом деле, не смей ей говорить, что мы спорили на неё. Я тебе запрещаю.

— И как ты меня остановишь? Что ты сделаешь? — сдвинул брови Тимур, попытавшись принять грозный вид. Но не за того он взялся, и здесь это не срабатывало.