Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 42

Хьюго заказывает всем по текиле и пиву. У него мелированные волосы, крупные бицепсы и сияющие белые зубы. Симпатичный. Лотар, с длинными каштановыми волосами, ожерельем из акульих зубов и мускулистым загорелым телом серфера, еще симпатичнее. Оба гетеросексуальны. Правда, меня это не удивляет. Чем голубее фотограф — по моим приблизительным подсчетам, голубых среди модных фотографов треть, — тем симпатичнее и гетеросексуальнее его ассистенты. Вы спросите, где же тогда все ассистенты-геи — с фотографами женского пола? Женщин в этой профессии немного: Энни Лейбовиц, Шила Метцнер, Дебора Тербевилль… Остальные «гомо»-ассистенты, наверное, работают у гетеросексуальных фотографов. Или еще не признались, что они геи. Или набирают опыт для другой профессии, например, стилиста (в этой профессии женщин и мужчин пятьдесят на пятьдесят, причем девяносто девять процентов мужчин — геи), визажиста (пятьдесят на пятьдесят, причем девяносто пять процентов мужчин — геи) или парикмахера (снова пятьдесят на пятьдесят, но, как ни странно, пятьдесят процентов мужчин любят женщин — их, наверное, вдохновляет пример Уоррена Битти ^[54] — и очень даже симпатичные).

За здоровье! Мы опрокидываем рюмки и запиваем текилу доминиканским пивом. Джиллиана отклоняется в сторону, Хьюго ее обнимает, и я понимаю, что они вместе, по крайней мере сегодня. Они уходят танцевать меренгу. Лотар танцует то со мной, то с Гретой, а мы поочередно берем уроки у кого-нибудь из толпы жаждущих нас поучить доминиканцев. Еще несколько бокалов пива, и Хьюго с Джиллианой уходят заниматься сексом. Опять пиво, опять текила, и моя голова падает на стену кабинки.

— Пошли! — говорит Грета.

Наконец-то. Слава богу! Я с усилием приподнимаю голову, которая кажется мне шаром для боулинга.

— Тут скучно! Давай посмотрим, что там дальше по улице!

Я испускаю стон.

— Ну, крошка! — воркует Грета. — Крошка! — Это ласковое прозвище пристало ко мне после третьей рюмки; думаю, Грета просто забыла, как меня зовут. — Не плачь, крошка! — Она гладит меня по волосам.

— Поздно, рано вставать, — кое-как выговариваю я.

Мысли пробегают у меня в голове странными обрывками: «Потерянный рай»… гостиница… полчаса? Мы были больше чем полчаса… «Государь»… Кровать… Нужно было лежать на кровати и учиться. Je finirai, tu finiras, il finira… ^[55] Галилео Галилей, Галилей…

— Ну же, крошка! — Грета вытаскивает меня из кабинки.

— Грета, не-е-ет! — скулю я.

— Я хочу в туалет!

Очередь в уборную — прекрасная возможность подремать у стены, и я не трачу времени зря. Тут Грета хватает меня за руку и тащит за собой. В свою кабинку.

— Грета, что-о… — мямлю я, хотя все понятно: она писает.

Я не писала ни с кем вместе со времен детского сада. Когда Грета заканчивает и натягивает трусики на место, которое оказалось темнее, чем я думала, и сильно эпилировано, мне приходит в голову: сколько читателей «Спортс иллюстрейтед» пошли бы даже на убийство, чтобы оказаться сейчас на моем месте? Тысячи? Десятки тысяч? Миллионы?

— Теперь ты! — командует Грета. На мне комбинезон «Фредерикс оф Холливуд», который я бросила в чемодан по странному капризу, и это осложняет задачу. С помощью Греты я кое-как справляюсь. Сажусь на корточки, а моя подруга роется в своей сумке, буквально уткнувшись в нее носом.

— Ты что ищешь, тампон? — спрашиваю я, немножко нервничая: я не уверена, что готова к такой степени интимности.

Это не тампон. Это какая-то коробочка, золотая, с сапфировой защелкой в виде веера. Длинные тонкие пальцы Греты со щелчком открывают крышку, под которой обнаруживается зеркальце. Под зеркальцем — горка белого порошка.

— Грета, это кокаин?

— Ш-ш-ш! — шипит Грета. — Не говори мне, что никогда не пробовала!

— Хорошо, но… я правда не пробовала.

Я закончила свои дела и поправляю одежду. Грета вдруг кричит: «У-у-ух!» и обнимает меня, чуть не рассыпая порошок — но не рассыпая.

— Как это здорово!

Угу… Я смотрю на горку порошка.

— И часто ты?.. — спрашиваю я. Мой голос звучит удивленно; я действительно удивлена. Я не заметила никаких признаков. Даже не догадывалась!

— Не-ет! Очень редко, чтоб повеселиться — как сейчас!

Грета протискивается к унитазу и садится. Я беспокоюсь о сохранности ее платья, но она ничего не замечает. Она поглощена другим: миниатюрной ложечкой, которая выскочила из щели как зубочистка из швейцарского ножика, она насыпает порошок в кучку; бритвочкой с золотым лезвием она измельчает порошок и делает из него дорожку. А потом — но лишь после того, как оба инструмента вернулись на положенные места — она протягивает мне крошечную золотую соломинку.

Я отступаю назад.

Грета хватает меня за запястье.

— Ну, что ты! Это же так весело!

— Это нехорошо! — отзываюсь я.

Супермодель смеется, а потом наклоняется и приставляет соломинку к дорожке. Один долгий вдох, и она выгибается и зажимает нос.

— У-у-ах!

Ее глаза закрываются. По лицу расплывается улыбка. Грета роняет коробочку на колени и ритмично барабанит руками по кабинке.

— Так здорово, здорово, здо-ро-во!

Наконец Грета, трепеща ресницами, открывает глаза. Она вся сияет, она в экстазе.

— Так здорово, — шепчет она. — Но с первым разом не сравнить. Первый раз… — она поводит руками и роняет их на колени: нет слов. — Самый лучший! Просто самый! До сих пор не могу забыть!

Я тоже шепчу:

— Правда?

Грета приоткрывает рот, проводит пальцем по языку и опускает в кокаин. Белые кристаллы блестят на загорелой коже, как сахар.

— А ты попробуй, — шепчет она и пристально смотрит мне в глаза. — Чуточку.

Я открываю рот.

Тепло. Жарко. Щекотно. Рев мотора! Я лечу и не могу сдержаться. Я открываю рот, Грета снова кладет туда кокаин, и кабинка не может меня удержать — мы уже в зале, с нами Лотар, мы выбегаем из клуба в теплую ароматную ночь, минуем вышибалу и открываем дверь другого клуба.

Едва мы заходим в дымный зеркальный зал, все замирает и все глаза впиваются в нас. И снова похоть, пот и тестостерон зашкаливают. И снова Грета невозмутима: прямая и спокойная, подбородок приподнят, глаза смотрят перед собой. Но я теперь такая же! Ну, давайте, кто на меня?! Подруга берет меня за руку.

— Э-ге-гей! — кричит она, поднимая наши сжатые кулаки как громоотвод.

— Э-ге-гей! — хором вторят мужчины.