Остановка в Венеции - Кэтрин Уокер Страница 42

Почерк был старинный и убористый. Ксерокопия неудачная — видимо, картридж уже заканчивался. Джулиана Датини раздвинула над текстом кронштейн увеличительного стекла с подсветкой, которым пользовалась в таких случаях. Джулиана относилась к тем высококлассным переводчикам, к которым выстраивались очереди желающих положиться на ее компетентность и умение держать язык за зубами. Этот крошечный темный кабинет видел немало выдающихся историков и исследователей. Лидия познакомилась с Джулианой, как только приехала, и знакомство быстро переросло в дружбу, поэтому в плотном графике переводчицы для Лидии всегда отыскивалось окно. Сама Джулиана считала этот график не просто плотным, а изнурительным. Она работала от зари до зари, света белого не видя. Жизнь проходила мимо. Но ведь жить на что-то надо.

И все-таки у нее по-прежнему замирало сердце при виде весточки из былых веков, пусть даже в облике занудного судебного документа или архива, которые ей обычно и доставались. Она уже узнавала в лицо писарей на службе Республики из разных эпох и восхищалась изощренностью некоторых почерков. Но в этом дневнике не было никаких финтифлюшек и завитушек — просто мелкая, аккуратная, летящая и красивая вязь. Даже не вчитываясь, Джулиана сразу поняла, что почерк женский — редкость в ее работе. Наверняка монахиня. Лидия как раз занимается монахинями, значит, какие-нибудь монастырские записи или хроники. Ныла спина. Джулиана делала этот заказ после бесконечного рабочего дня по дружбе, исключительно ради Лидии, новой и на редкость интересной знакомой. Включив компьютер, она принялась за работу, надеясь обработать хотя бы несколько страниц, пока глаза не слиплись окончательно.

«10 июня 1505 года

Вчера мне вновь приснилась Рипоза».

Странно, подумала Джулиана, слишком поэтично для хроники. Мечты о лучшей жизни? Почему бы и нет, мало ли о чем бедняжки мечтали. Поправив очки, она продолжила.

10 июня 1505 года

Вчера мне вновь приснилась Рипоза. Там были папа, и Винченцо, совсем юный. Мы вышли в абрикосовый сад, солнце палило нещадно. Во сне папа поднял меня высоко на руки, и я потянулась к золотистым плодам. Я маленькая, босая, на мне зеленое, присобранное у воротника платье, которое я смутно припоминаю. Нико вертится у отца под ногами. «Тянись, сага!» — велит папа. Он держит меня крепко, но стоит мне протянуть руки, как налетает злой ветер, вмиг потемневшее небо обрушивается на землю, все плоды и листья уносит буря. «Не достаю! — кричу я в страхе. — Папа, мне не достать!» Но папы уже нет. Я проснулась разбитой.

11 июня

Мне пятнадцать, и меня не сломить. На могиле моих дорогих родителей, на портрете той, которую я так и не узнала, я клянусь, что они не зря произвели меня на свет. Они щедро одарили меня. Так говорит Винченцо. И еще с этого дня я зарекаюсь водиться с жалкими душонками. Никогда не стану лукавить сама перед собой. Никогда.

12 июня

Три дня прошло с моего дня рождения, который выдался слишком холодным и серым для чудесного месяца июня. И празднование вышло мрачное. А сегодня тепло и солнечно. Тонзо свиристит под окном, у меня тоже душа поет. Я заполняю этими строками прелестный подарок Дзуане, восхитительную кожаную книжечку, призванную, как он сказал, сохранить мои сокровенные мысли. Очень необычное и вдохновенное пожелание. Дзуане заядлый читатель. Он видит меня поэтессой. Лоренцо подарил мне расшитый шелковы и кошель на золотой цепочке — роскошный подарок от дорогого брата. На какой же праздник, любопытно мне знать, я его возьму? Малышки разрисовали цветами сложенный листок, а внутри обнаружились их имени в россыпи клякс. Анджела таращилась круглыми озорными глазенками, Джемма радостно хихикала, прикрывая рот пухлой ручкой. Папа их обожал бы. Нукка вручила самый большой подарок, завернутый в узорчатую бумагу. Короб для рукоделия. Она следила за моим лицом. Как бы я хотела накинуться на нее со всего маху и задушить сидящего в ней беса. А я только промямлила, что постараюсь выкроить время для рукоделия. А она в ответ елейным тоном: уж постарайся. А глаза — как два ледяных озера. Винченцо только потупился, и улыбка такая жалкая на его добром лице. Ему невыносимо, но роптать он не смеет. Однако позже, когда я разговаривала с Тонзо, он пришел ко мне, в мою комнатку, единственное мое пристанище в этом переменившемся доме, и сообщил лучшие в жизни вести. Раз мне исполнилось пятнадцать, он договорился, чтобы я брала уроки у мессира Луки, здесь, дома. Если выйдет толк и я буду прилежной, меня могут пустить и в мастерскую. В мастерскую! Я кинулась ему на шею. «Господи, спасибо, что ты у меня есть, Винченцо! — воскликнула я. — Я и вправду стану, как ты меня всегда называл, необыкновенной Кларой». Он рассмеялся и поцеловал меня. Вышью для него тапочки, заодно и мегере угожу. Тонзо притих под покрывалом, над лагуной серп растущей луны, впервые за долгие годы мое сердце ликует.