Заветное желание - Дженна Питерсен Страница 40

Рис колебался между отвращением и жалостью к этому человеку.

— Мы оба принимаем во внимание все твои мучения. Но мы должны знать, чего именно ты хочешь от нас. Возможно, мы сумеем прийти к соглашению.

Глаза у шантажиста вспыхнули от жадности и лихорадочного желания. Теперь он выглядел совсем безумным, и Рис чуть не отступил назад.

— Да, поговорим о моих условиях. Во-первых, я хочу десять тысяч фунтов в год за свое молчание.

— Десять тысяч фунтов? — недоверчиво повторил Саймон.

Целое состояние, подумал Рис. Конечно, они с Саймоном могли выделить его без особых финансовых затруднений, но годовая сумма была возмутительно высока.

— Думаю, я это заработал. — Уоррен показал на искалеченную ногу.

— Хотелось бы знать, что думают об этом семьи убитых тобой людей, — процедил Саймон.

Внезапно Уоррен сунул руку в карман, и Рис шагнул вперед, загородив брата. Странное дело, шантаж касался его будущего, а он почему-то был спокойнее брата, который дрожал от ярости.

— Джентльмены, успокойтесь. Пожалуйста.

Саймон нехотя отступил.

— Хорошо.

— Это все? — обратился Рис к шантажисту. — Десять тысяч фунтов, и делу конец?

— Не совсем. Понадобится еще кое-что.

У Риса упало сердце.

— Что именно?

— Я хочу вернуться в Англию. — Тон Уоррена изменился, глаза затуманились. — Хочу, чтоб с меня были сняты обвинения в измене. Хочу снова увидеть сестру. Хочу снова быть принятым в обществе. Я хочу вернуть себе положение, которое отнял у меня ваш отец.

— Но он сам тебе и дал его, — произнес Саймон.

— Я заработал его, мальчик, не забывай об этом, — проворчал Уоррен.

— Это все? — спросил Рис. — Если мы выполним твои условия, погасив свой долг, ты будешь держать язык за зубами насчет сделок нашего отца?

Уоррен взглянул на него с гнилой улыбкой:

— Не знаю, ваша светлость. Я мог бы поговорить о других пожеланиях, но для начала давайте ограничимся этим. За эту цену я буду молчать по крайней мере год. А потом можем опять поторговаться.

Именно этого Рис и опасался.

— Думаю, ты понимаешь, что мы с братом должны обсудить твои условия, — спросил он спокойным голосом, хотя его спокойствие было мнимым. — Мы сможем встретиться после нашего разговора?

— О да, — сказал Уоррен. — Я человек разумный, однако я не дурак. Я встречусь с вами, но место для встречи выберу сам.

— Что за место? — поинтересовался Саймон.

— Через два дня граф Ритсдейл устраивает бал, верно?

Рис кивнул, стараясь не думать, где шантажист получил информацию.

— Хорошо. Тогда я встречу вас там.

— А ты, должно быть, шутник, — усмехнулся Саймон. — Тебе не позволят туда войти, Ритсдейл очень щепетилен. Он не потерпит изменника в своем доме.

— Может, вы и правы. Однако у меня есть способы получать то, что мне не позволяют иметь. Уверяю вас, я там буду и уведомлю вас, когда сочту нужным с вами поговорить.

— Но почему там? — спросил Рис.

— Все просто, милорд. — Уоррен презрительно ухмыльнулся. — Если вы отвергнете мои требования, мы будем разговаривать публично.

— Ты!.. — задыхаясь от ярости, воскликнул Саймон.

Но Уоррен выхватил пистолет и направил ему в грудь. С такого расстояния даже самый паршивый стрелок мог сделать меткий выстрел, а рука шантажиста не дрожала.

— Мы поняли, Уоррен. Мы увидим тебя на балу Ритсдейла, с нашим ответом, — сказал Рис.

— Хорошо, — произнес Уоррен, отступая в тень. — Буду ждать.

Уоррен растворился в темноте, как опытный преступник.

Рис взглянул на брата. Они молча вернулись к карете, и лишь когда дверца захлопнулась, а карета отъехала на приличное расстояние, Саймон заговорил.

— Все намного хуже, чем я ожидал. Я знал, что он совершал подлые, даже уголовные дела, но чтобы отец… наш отец был соучастником убийств, это не укладывается у меня в голове.

Рис не мог ни словом, ни делом облегчить страдание друга. Ящик Пандоры был открыт, и секреты невозможно опять засунуть туда. Им предстояло теперь иметь дело с последствиями.

— Знаешь, это никогда не кончится, — пробормотал Рис, откинувшись на кожаное сиденье. — Фактически, судя по его поведению, Уоррен так ненавидит нашего отца и нас, что эта ненависть с каждым годом будет только возрастать. Черт, она может перейти даже на наших детей, если подонок сумеет это сделать.

Некоторое время Саймон задумчиво смотрел в окно кареты, потом кивнул.

— Более того, некоторые требования Уоррена просто невыполнимы. Деньги мы сможем ему дать. Если используем все наши связи, то сумеем даже восстановить его честное имя. Но ты можешь себе представить его возвращение в общество?

При этой мысли Рис вздрогнул.

— Годы изгнания нанесли вред не только его телу, но и рассудку. Согласен, никто и никогда его уже не примет.

— Им руководит жадность и месть, — спокойно заметил Саймон. — Других мотивов я не вижу.

— Ты что, его жалеешь, Саймон? Не забывай, что он убийца, шантажист и вор. Наш отец мог использовать его, но Ксавье Уоррен добровольно поступал так из своей непомерной алчности. Он, полагаю, даже получал удовольствие, причиняя другим боль и страдания. Он не заслуживает ни твоей жалости, ни твоего понимания.

— Теперь это вряд ли имеет значение. Он держит в своих руках нашу общую судьбу.

Рис закрыл глаза. Он всегда сам контролировал свою жизнь, и эта зависимость была ему совершенно не знакома. И отвратительна.

— Нет, Саймон. — Он выпрямился и расправил плечи. — Уоррену хочется держать нас в своих руках. Он добьется этого лишь в том случае, если мы дадим ему власть над собой. A мы ведь можем и забрать ее у него. Способ есть, ты знаешь какой, хотя возражал против этого.

Карета замедлила ход, и, выглянув в окно, Рис увидел, что они свернули на подъездную дорожку к его лондонскому особняку.

— Ты имеешь в виду, что мы должны открыть тайну по собственному усмотрению и на собственных условиях?

— Да. С шантажом будет покончено, ты сам это знаешь так же хорошо, как и я.

— Ну что же, — задумчиво произнес Саймон, — может, ты и прав. Может, это единственный выход из положения.

Рис сжал плечо брата. Слава Богу, Саймон больше не спорил с ним.

— Я собираюсь сам распорядиться своей судьбой. Так или иначе, я не позволю шантажисту вроде Ксавье Уоррена держать в руках мое будущее. Что бы ни случилось, я лучше погибну, чем позволю ему это сделать.