Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин Страница 4

ТРАКТИРЩИК (отмахиваясь): Ступай себе! Иди, Филиппа! Стол полон и вино налито. А гостю я скучать не дам, придется — услужу и сам. (Бормоча под нос.) Чай, не навозный жук какой, а дел своих мастеровой. (Громко.) Ступай-ступай, моя душа! Да торопись там не спеша! Мне труд до пота ни к чему. Хороших слуг я берегу!

ФИЛИППА(кивает трактирщику и обращается к Гостю): Готова комната, синьор. Хозяин мой на слово скор. Удобно ль будет отобедать вам здесь, где вид на общий двор?

ТРАКТИРЩИК (удивленно): На общий двор, так что ж плохого?..

ГОСТЬ (обводя взглядом горизонт): Здесь вид отменный, право слово! Давно не видывал такого, чтобы и море, и простор… И лес, и степь, и гряда гор. Я с благодарностью, синьора, иной отвергну приговор.

Филиппа, поклонившись, спускается с крыльца и исчезает за плетеной оградой.

Проводив служанку взглядом, трактирщик поднимает кувшин с вином и вновь до краев наполняет бокал гостя.

ГОСТЬ: Неловко мне… Ты щедрою рукою мне зелье див г ное, хозяин, подливаешь, что меда слаще кажется в стократ и поцелуя девушки… Не знаешь? Не расплачусь с тобой я…

ТРАКТИРЩИК (лениво отмахиваясь): Полно, брат. Пей вволю! Рад узнать ты будешь, что оно не убывает.

ГОСТЬ: (удивленно; утирая губы от вина). Возможно ли такое? Так бывает?!.. Бывает так, что полнится вином сосуд людской, возделанный руками? Руками грешника бесправного, не Бога? Кому дорога в рай — в чистилище дорога?

ТРАКТИРЩИК (нерадостно): Случается.

ГОСТЬ (с интересом): Что чаша полнится вином сама?.. Без твоего участия?

ТРАКТИРЩИК (грустно): О, да…

ГОСТЬ: Тому причина есть, иль вольный случай?

ТРАКТИРЩИК (пожимая плечами, раздумывая): То ведомо не мне, сынок, — Творцу. Иль лучше дьяволу, что всех ведет к концу небезызвестному, соблазном искушая испить кувшин волшебного вина. Вина забвенья, совести вина, и даже смерти. Это кому как. (Вздыхает.) Пособник в этом я ему…

ГОСТЬ (легко): Чудак.

ТРАКТИРЩИК (удивленно вскинув бровь): Чудак? Ты обо мне сказал…

ГОСТЬ (с улыбкой, глядя сквозь искрящийся в руке бокал вина на уходящие к морю стройные ряды виноградника): Да. Так. Коль право первенства Всевышнему вверяешь, а то и вовсе — ангелу, низвергшему с небес сто тысяч солнц оплавленных в руду. (Вздыхая полной грудью.) Вот отдохну, отец, с дороги, и уйду. И заберу с собой вкус цвета моря. И аромат нежнейший пышных трав в соитье с виноградною лозою. Отдашь нектар?

ТРАКТИРЩИК (с чувством подавшись вперед): Буду только рад! Коль в руки он тебе пойдет с судьбою, отдам нектар премножив во сто крат! (Осторожно.) А выдержишь ли ношу, я спрошу?!

ГОСТЬ (полушутя): Ты с гостем щедр, трактирщик, погляжу! А ношу… (Разведя руками.) Ну что ж, отец, не выдержу, так брошу. Вином дареным землю окроплю.

* * *

— У вас проблемы, Воробышек, да какие! И два насущных вопроса: «Почему так случилось?» и «Что делать?»

Пожилой мужчина отводит глаза от журнала, поднимает седую голову и нервно постукивает колпачком ручки о поверхность письменного стола. Смотрит на меня изучающим взглядом все время, пока я неловко мнусь на пороге его кабинета, не решаясь присесть на предложенный мне стул.

— Да садитесь же, Евгения! — наконец устало выдыхает он, и я, словно подкинутая вверх пружина, делаю несколько стремительных шажков к столу, послушно опускаясь на краешек сиденья.

Я кусаю губы, не решаясь взглянуть на декана, на совершенно незнакомого мне, но так много сделавшего для меня человека, и старательно рассматриваю царапающую стекло, покрытую инеем голую ветвь тополя за окном. Несколько раз мучительно вздыхаю, прежде чем найти в себе смелость глухо прошептать, уткнув взгляд в жемчужную булавку галстука:

— Эм, у меня? З-здравствуйте, Юрий Антонович.

Прозрачный колпачок катится по столу, а светлые с темным зрачком глаза мужчины буравят меня, кажется, насквозь.

— У вас, Воробышек, у вас! Две контрольные по профильным предметам завалены. Еще три натянуты не без моего вмешательства на минимальный проходной балл. Одна лабораторная по моему предмету сделана кое-как, второй нет вовсе. Впереди работа над курсовой… Я вынужден вернуться к первому извечному вопросу: «Почему так случилось?»

— Я… я…

— Когда Валентина просила меня помочь тебе с переводом в наш университет, Евгения, я не думал, что мне придется краснеть за свою невольную протеже перед своими коллегами. Надеялся, что не возникнет причин огорчать плохими новостями твою мать — некогда лучшую студентку моего факультета! Я ожидал и надеялся на помощь с твоей стороны!

— Я…

— Черт! Чем думала Валентина, отправляя тебя учиться на такой сложный факультет?.. Сама из профессии ушла, а дочь на свой путь… Скажи мне, Воробышек, зачем?

— Конкурс был небольшим, умер папа, вы же понимаете… Да еще и я, все детство танцами занималась — тренировки, соревнования, какая уж тут учеба… А мама, она мне здорово помогала… дома.

— Дома! Но не здесь! — приподнимается с кресла мужчина, но тут же тяжело оседает обратно. — Я знаю, что к переводу тебя вынудили причины личного характера, и не намерен вытаскивать их на поверхность, мотивируя свое вмешательство в твою студенческую жизнь твоими прошлыми проблемами, но, Евгения, будем честны перед собой: никто не обещал, что будет легко! Возможно, спокойнее для тебя в эмоциональном плане, но не легче!

— Юрий Антонович…

— Помолчи! Ты перевелась к нам по бюджетной основе?

— Д-да…

— И вопрос с бюджетом решался непросто, как ты понимаешь. И вот тут самое время перейти ко второму наболевшему вопросу: «Что делать?» Так что же нам с тобой делать, а, Воробышек?

— Я постараюсь лучше учиться. Я уже стараюсь, правда…

— Если ты хочешь хорошо сдать сессию и остаться со стипендией… Хотя, о чем я говорю, — мужчина отворачивается к окну и постукивает ногтем мизинца о стол, — какая уж тут стипендия. Тут хоть бы хвосты подобрать… — вновь смотрит на меня долгим изучающим взглядом, после чего скрещивает перед собой полноватые кисти рук. — В общем, так, Евгения, — выдыхает недовольно, поджав подбородок, — не мешало бы тебе задуматься о занятиях с репетитором. Как можно больше часов. Это необходимое условие, если ты хочешь и дальше обучаться на моем факультете. Сама ты вряд ли осилишь спецкурс, а краснеть за тебя, попустительствовать и покрывать далее твое нерадивое отношение к учебе своим именем — я не намерен. Прости, девочка, никогда не любил нерадивых студентов.