Он, она и собака - Джейн Мэй Страница 4

Насколько я теперь знаю, квартира с двумя спальнями и двумя ванными комнатами на последнем этаже здания в Манхэттене считается весьма солидной недвижимостью. А тогда, впервые вступив в свое новое жилище, я совершенно не разбирался в данном вопросе, однако сразу сообразил, что вытянул счастливый билет. Для меня, мелкой дворняжки, привыкшей жить в крохотной комнатушке, окна которой выходят на помойку с вонючими баками и полчищами крыс, квартира Джейн и Боба показалась настоящим дворцом.

Здесь было великолепно. Оставалось надеяться, что мне позволят ходить по дорогому полу и спать в том месте, которое я выберу сам, а не запрут в темной кладовой, дабы не позориться перед гостями.

С самого первого дня Боб дал мне понять, кто в доме Главный Самец. Он вел себя подчеркнуто вежливо, никогда не кричал и был справедлив, и это внушило мне не просто уважение, а настоящее благоговение перед хозяином. Он хотел, чтобы я усвоил несколько простых правил, и я прилагал все усилия, чтобы их не нарушить. Когда Боб говорил «нет» – это означало только «нет» и никогда ничего другого. Если он произносил «не попрошайничай», я старательно запихивал поглубже рвущиеся наружу просительные поскуливания и пританцовывания возле стола. Я отходил подальше, садился и принимался сверлить хозяев взглядом, от которого Джейн ерзала на стуле.

Боб считал, что люди должны есть человеческую еду, а собаки – собачью. Любые подачки он запрещал, косточки и печенье я мог получить только за хорошее поведение, а не за красивые глаза.

Были и другие правила, которым я старался неукоснительно следовать. Кроме одного. Его я нарушал постоянно и ничего не мог с собой поделать.

Мне запрещалось лаять, когда звонят в дверь, но держать пасть закрытой было выше моих сил. Я так отчаянно желал защищать моих дорогих хозяев от подозрительных незнакомцев, что каждый раз заходился в лае. Мое рвение хвалили, а суматошность и крикливость осуждали, потому что я гневно налетал как на продавцов и доставщиков, так и на общих знакомых моих хозяев. Единственным исключением, в отношении которого мне позволялось любое сколь угодно безобразное поведение, была «бывшая жена» Боба. Как я понял, хозяин был о ней не самого высокого мнения, потому что мне официально дали понять: я могу драть когтями ее колготки, жевать ремешки ее туфель и лаять сколь душе угодно. Даже мягкосердечная Джейн признала, что это будет только справедливо, учитывая, какую крупную сумму успела «высосать» жена Боба с какого-то «банковского счета».

До этого мне не приходилось жить вместе с мужчиной, поэтому поначалу я относился к Бобу настороженно. Но со временем мне стало ясно, насколько мы, мужчины, похожи. Мы оба любим возлежать на диване в гостиной. Мы ворчим, если нам что-то не нравится. Нам доставляет удовольствие, когда с нами возятся, словно со щенками, почесывают загривок, целуют в морду и всячески предугадывают желания. Мы беззастенчиво пукаем и наслаждаемся тем, какой громкий звук получается. Мы ужасно тупим, когда надо ответить на элементарные вопросы. А главное, мы оба искренне обожаем нашу Джейн, которая заботится о нас и разгребает за нами бардак.

Кстати, Джейн с первого же дня принялась меня баловать, превращая в обласканного чрезмерным вниманием ленивого сибарита. Незадолго до моего переезда она лишилась постоянной работы. Непохоже, чтобы это очень ее расстраивало, видимо, работа была так себе. Я же вообще был очень рад, что моя обожаемая хозяйка целый день принадлежит только мне. Боб уходил рано утром и частенько возвращался ближе к ночи. При этом выглядел он так паршиво, словно весь день убегал от своры доберманов.

Джейн часто говорила, что правильные вложения дают ей полное право сидеть дома и ничего не делать. Не знаю, о каких вложениях она твердила, но я не имел ничего против. В какой-то момент хозяйка дозрела до создания первого романа, поэтому стала много времени проводить за компьютером.

Я всегда лежал у ее ног, пока она щелкала клавишами, сидя в кресле и глядя в белый экран монитора. Порой она тяжело вздыхала и начинала жаловаться на отсутствие вдохновения. По ее словам выходило, что найти это самое «вдохновение» так же трудно, как анус у складчатого шарпея. Особенно когда он сильно похудел, и шкура на нем обвисла.

Моя жизнь на новом месте довольно скоро превратилась в череду наполненных приятной рутиной дней. Когда Джейн завтракала, я сидел у нее на коленях. Она читала свежую газету, а я ловил носом запах ее бутерброда. Когда Джейн работала, я лежал рядышком, обычно на любимой подушке, уткнувшись мордой в ее тапочки. Когда хозяйка принималась ругаться сквозь зубы на свой компьютер, я вздрагивал и хмурился, переживая за нее. Если Джейн вдруг приходила в голову дурацкая идея «прибраться», я, ощетинившись, лаял на пылесос.