Тайна пропавших картин - Ольга Солнцева Страница 4

Все, как под гипнозом, одновременно повернули головы и посмотрели на Митяева. Тот торопливо закивал головой начальнику и виновато улыбнулся нам. Но тут же нахмурился, вспомнив о своей должности помощника следователя.

Все снова повернулись к Прыгунову, который продолжал:

– Я надеюсь: вы меня хорошо поняли?

Не видела других, потому что сидела первой к следователю, но думаю, что все в этот момент дружно кивнули головами. И я сделала то же самое. Тут же невольно обернулась от неприятного ощущения тишины за моей спиной, будто только я осталась в комнате один на один с этим небритым Прыгуновым… Нет, сидят. Лица напряженные, сосредоточенные. Никогда никого из них такими не видела. Может, только Ромку. Но ему по должности положено быть хмурым.

– Итак, Арсения Васильевна, – вдруг обратился ко мне Прыгунов. – Вы – первая!

– Я?! – удивилась я. – А почему я?

Следователь, которому доверенная ему миссия не предусматривала слышать подобные вопросы, нисколько не смутился.

– Вам что-то не нравится? – железным тоном спросил он, и его взгляд пробил меня насквозь.

– Н-нет, м-мне всё н-нравится, – заикаясь, ответила я.

– Товарищи, попрошу вас выйти и занять помещения, которые укажет вам мой помощник! – это уже к моим коллегам.

Все сотрудники музея встали и послушными овечками направились к двери. Да-а, понять их можно: не каждый день картины из музея пропадают и следователи являются. И не каждый день тебя подозревают в краже народного богатства.

– Митяев, следи!

Митяев выскочил в коридор, и я видела, как он суетливо опередил всех. Потом услышала, как бедный помощник Прыгунова взволнованно стал обращаться к «подозреваемым»:

– Прошу вас, вы пройдите в эту комнату… А вы – сюда…

Я увидела, что Прыгунов раздраженно поморщился. Видимо, человеколюбием он не страдал. Понимания природной индивидуальности, которая у каждого человека своя, ему было не дано.

Следователь перевел свой внимательно-проницательный взгляд на мою нервно замершую персону, и у меня возникло ощущение, что он сейчас спросит:

– Ну, что, Ромашкина, будем признаваться или как?

Однако он, выдержав паузу, которой бы позавидовал любой начинающий артист – приверженец Станиславского, и, дождавшись, когда я начну ерзать на стуле да волноваться так же, как его помощник Митяев, задал не этот, а другой вопрос:

– Арсения Васильевна, что вы делали с шести часов вечера до восьми утра с четверга на пятницу?

Я вдруг не вовремя вспомнила фразу, что с четверга на пятницу сны сбываются. И даже попыталась вспомнить, что мне сегодня ночью приснилось. Но под тяжелым взглядом Прыгунова вспоминать получалось плохо. Потому осознав, что мне был задан вопрос, переспросила:

– С какого четверга на какую пятницу?

Даже бывалый Прыгунов слегка опешил от моего вопроса, затем, как для идиотов, очень медленно пояснил:

– Вчера вечером и сегодня ночью.

– А-а-а, – понятливо протянула я. И зачем-то опять переспросила: – Сегодня ночью?

Его брови медленно поползли кверху, и он было открыл рот, чтобы повторить вопрос, но я уже выпалила:

– Спала!

– С шести вечера? – зубоскалясь, переспросил он.

– Нет. Не с шести…

Я вспомнила свои вчерашние бега за ускользающей и манящей спиной Глеба Сидорова, а также то, как пришла домой, рухнула на кровать и отключилась. И прикинув про себя время, уточнила:

– Не с шести… С семи… Или чуть позднее.

Брови его снова дернулись, однако в этот раз эмоции не коснулись его небритой физиономии. Он взял ручку, поискал на столе среди листов бумаги тот, который, видимо, предназначался для меня, вытянул его, положил сверху и после этого, сладко улыбнувшись, сказал:

– Так и запишем: спали с семи вечера и до восьми утра… Здоровый богатырский сон!

– Эээ, может быть, точнее, до пяти утра.

– А что так рано проснулись? Совесть? Или любовь? Не рановато ли для такой юной леди вставать в пять утра?

Ух, как он мне не нравился!

А Прыгунов уже задал другой вопрос:

– Где?

– Что «где»?

– Где вы спали с семи вечера вчерашнего дня до пяти утра сегодняшнего дня?

Я задохнулась от возмущения:

– Как это «где спали»? Дома спали, разумеется! В своей кровати…

И тут же, опережая другой неприятный вопрос, уточнила:

– … одна!..

– А кто может это доказать?

– Что доказать?

– …Что вы спали все это время.

– На что вы намекаете?! Вы считаете, что это я украла картины?

– Я ни на что не намекаю. Это моя работа.

И правда, что я на него взъелась? Да, неприятный тип. Но он хочет того же, что, в принципе, и я: найти пропавшие картины. Однако быстро переключиться на сотрудничество с ним еще не могла.

Теперь, кстати, пришла моя очередь медленно объяснять идиотам вполне разумеющиеся вещи:

– Для того, чтобы украсть, нужен мотив. У меня его нет. Я воспитана так, что чужое брать не буду. Тем более воровать картины из музея, где я работаю.

Ой! Не так выразилась. Подумает еще, что из другого музея я бы вполне могла что-нибудь стащить!

– И потом, вообще, очень странно, что кто-то позарился на эти картины. Ведь большой исторической и культурной ценности они не представляют. Это я вам как историк говорю…

– У вас всё? – вдруг нервно перебил меня Прыгунов.

Я оторопело уставилась на него, чувствуя, что вместе с этой пламенной речью-монологом мои спесь и гонор испарились так же неожиданно, как и появились.

– Всё!

– Вот вам моя визитка! Если что вспомните, можете позвонить. И в ближайшее время пока никуда не уезжайте. На сегодня ваш рабочий день закончен. Попрошу уйти домой. До свидания!

– Хорошо! – послушным зайчиком ответила я, взяла протянутую мне визитку и вышла из кабинета.

5

В коридоре было пусто, если не считать Митяева. Все наши сейчас затворниками сидели по разным комнатам.

Вежливый помощник следователя проводил меня до выхода из музея, открыл замок, выпустил, сказал «Всего вам хорошего», и после этого дверь за мной закрылась. Я обернулась: на ней висела все та же вывеска:

МУЗЕЙ ЗАКРЫТ

Спешить было некуда. Как бы предполагалось, что у меня рабочий день. А на самом деле – непредвиденный длинный выходной: впереди не только полпятницы, так еще и суббота с воскресеньем.

Погода сегодня удалась на славу: солнышко, тепло, лето… Птички поют, цветочки цветут… Живи и радуйся!