Синдром Фауста - Джоэль Данн Страница 39

Он так обрадовался моему звонку, что мне стало легче.

– Ну-ка, рассказывай! – потребовал он.

– Знаешь, все ничего, только лучше, наверное, когда ты не знаешь, сколько времени у тебя в запасе.

Он помолчал.

– Руди! – Его голос зазвучал теперь мягко и успокаивающе. – И к этому тоже можно привыкнуть. Надо просто сменить сетку масштабов. Вчера она была очень крупной, сегодня стала помельче. Но все остальное осталось прежним.

– Иногда мне кажется, что время проносится где-то рядом, – глухо произнес я. – Свистит, дышит, подвывает. Я чувствую его дыхание: за шиворотом, чего там – в паху.

– Пусть свистит. А ты продолжай свое. И не соперничай с ним в скорости. Оно – само по себе, а ты – сам по себе.

– Тогда я ничего не успею…

– У тебя есть что-то конкретно?

– Помнишь, я говорил тебе о студентках, игравших на улице?

– Хочешь их трахнуть?

– Нет… то есть да, но кроме того – найти себя!

– Ну и задачку ты себе поставил, – хмыкнул Чарли.

– Ты же знаешь: я всегда мечтал быть дирижером, но так и не стал им. Искал, как псих, любовь и тепло и не получил. Надеялся прославиться, а пришлось…

– Не жми слишком сильно на клавиши тоски и печали. Мелодия вместо печальной становится плаксивой.

Но мне было так жаль самого себя, что я пропустил его слова мимо ушей.

– И даже сейчас, когда я пытаюсь создать свой квартет…

– А что тебе собственно, мешает, пожилой юноша?

– Время… На это потребуются месяцы, а для меня они – годы, – ответил я.

– Поменьше спи и не жалей себя. Все в твоих руках, – сказал он не очень убежденно.

– Сегодня у меня исчезла родинка на лице. А еще совсем недавно – выпали две пломбы: сколько лет назад мне их поставили? Десять? Двенадцать?

В моем голосе билось отчаяние.

– Руди, мы остаемся самими собой только до тех пор, пока способны находить себе занятие. Неважно, кстати, какое. А даст ли оно тот результат, который бы тебе хотелось, или не даст, – это уже другое дело.

– Ты успокаиваешь меня или действительно так думаешь? – сморкаясь в платок, спросил я.

Чарли обдал меня холодным душем здравомыслия:

– Если думать иначе, надо либо запить, либо повеситься.

Конечно, он прав, но со стороны все всегда выглядит легче.

– Что тебе известно сегодня о моей болезни?

– Ровно столько же, сколько и тебе, – жестко ответил он.

– Негусто…

– Ты прав. Но в том, что с тобой сейчас происходит, есть свой глубокий философский смысл. Все, что тебе предстоит, – подарок. Не вышвыривай его в помойку.

Он был прав, и я поспешил в этом сознаться:

– Наверное, все зависит от настроения. Иногда я чувствую прилив сил и энергии, а иногда…

– Если тебе плохо, Руди, я все брошу и прилечу в Нью-Йорк.

– Нет. Я должен справиться сам…

Окончив разговор, я бросил взгляд на часы. Черт возьми, – девять вечера! Девчонки в ресторане ждут меня… Чтобы скрыть свое настроение, я повязал ворот рубашки ярким цветастым платком и надел новые, сверкающие белизной перчатки. Когда я переступил порог ресторана, девчонки устроили мне овацию. Темнолицые официанты снисходительно улыбались. В воздухе витал аромат свечей и острых пряностей. В блюдцах, наполненных водой, плавали цветы.

– Руди, вы… вы такой обаятельный! – кинулась целовать меня Лизелотта.

Она буквально повисла на моей шее, и я не мог не ощутить ее крепко прижавшееся ко мне тело. Оно было упругим, как пружина, и вместе с тем удивительно податливым.

– В вас чувствуется настоящий мужчина, – дала мне поцеловать ей руку Ксана, – решительный и такой элегантный…

– Спасибо, спасибо! – стал я немножко оттаивать.

Сунами стояла чуть в стороне: она была моложе всех. А может, японский этикет не допускает подобного рода вольностей?

Я подошел к ней и по-отечески погладил по волосам.

– Детка, – сказал я ей, – ты когда-нибудь станешь известной скрипачкой. У тебя очень хороший звук…

Она залилась краской.

Мы выпили вместе полторы бутылки терпкого австралийского вина. Я и Ксана – вдвое больше, чем Лизелотта. Сунами только пригубила бокал, но пить не стала.

– Дорогие мои девчонки, – сказал я голосом Руди-Реалиста, – я рад, что наше с вами знакомство оказалось таким успешным. И я обещаю вам, что папаша Руди, Руди Грин, профессор Руди Грин сделает все, чтобы «Раритет» приобрел такую же известность, как какая-нибудь рок-группа…

На выходе я почувствовал на своем плече руку Лизелотты.

– Руди, – услышал я ее тихий голос, – вы сегодня свободны?

– Для тебя – всегда…

В первый момент я как-то даже не сообразил, что уже половина одиннадцатого вечера и «сегодня» довольно скоро кончится. Усадив их в такси, я подозвал следующее.

А через час, когда я, развалившись в кресле в шортах и футболке, смотрел телевизор, раздался звонок в дверь. Я пошел открывать…

В первое мгновение я не поверил самому себе: да возможно ли такое? В дверях стояла Лизелотта. Слегка тряхнув головой, словно для того, чтобы удостовериться, что это не сон, я потянул ее за руку:

– Входи, девочка! Рад тебя видеть. Хочешь что-нибудь выпить?

Она чувствовала себя довольно неловко. А может, играла?

Я потер щетину на подбородке – надо было бы побриться – и сказал проникновенным голосом:

– Ты правильно сделала, что пришла именно в такой день.

Она, естественно, не поняла, что я имею в виду, и отнесла это на свой счет.

– Руди, – слегка лизнула она нижнюю губу, – вы ведь не будете спрашивать, почему я здесь, правда?

Я изобразил на лице удивление, смешанное с искренним возмущением:

– Это ведь не очень неприлично, правда?

– Что за глупость! Твой приход для меня – неожиданный и приятный сюрприз. Неприлично лишь то, что неискренне и фальшиво.

Оглядываясь, она смущенно прошлась по комнате. Остановилась перед телевизором, погладила его лакированный бок, чуть поправила висящую на стене дешевую репродукцию Тернера. В общем, изображала живейший интерес к месту моего обитания.

Было ясно: так она пытается переключить мое внимание с ее несколько неожиданного визита на бытовые мелочи. Не мешая ей, я хлопотал возле бара:

– Кампари? Мартини? Коктейль?