Синдром Фауста - Джоэль Данн Страница 38

Видела бы меня Роза!

«Мама! – прошептал я неслышно. – Мамочка!»

Роза была моим стыдом и болью. Такая беспомощная, такая одинокая! Думая о ней, я всегда чувствовал себя свиньей: не мог воздать ей ни за ее доброту, ни за преданность. Ведь я был единственным и горячо любимым, но таким неблагодарным сыном…

Увидь Роза меня сегодняшнего, она бы заплакала от гордости за своего непутевого Руди. Я вдруг так растрогался, что у меня защипало в горле. Сама мысль об этом вызывала блаженное ощущение счастья.

Я лежал на тахте, подперев ладони под голову, и представлял себе своих девчонок. Да уже за одно то только, что они так робко и покорно ждут каждого твоего слова, можно было забыть обо всех неудачах. Впервые за много лет голова кружилась от хмеля и упоения, а в крови барабанил адреналин азарта. Руди-Реалист, довольно и покровительственно улыбаясь, излучал снисходительную уверенность: «Ты уже – не задрочениый профессор, Руди. Не жалкий и послушный муж своей жены. У тебя новое амплуа. Его достойны лишь избранные: ты свободен. Обрел, наконец, самого себя. Никакой опеки и комплексов».

«Вот как? – со злой иронией в голосе прервал его Руди – Виртуальный Двойник. – Тогда спроси у него, не кто ты „не", а кто ты „да"?»

«Делец! Ловкий! Проницательный! Предприимчивый!..» – вселял в меня силу духа Руди-Реалист.

Согласно теории Чарли, кокетничанье с самим собой – ах, какой я благородный, какой возвышенный и самоотверженный! – это цепи, в которые ты сам даешь себя добровольно заковать. Сначала даже не замечая этого. Зато потом, когда прозреваешь, вдруг с ужасом осознавая: нет уж, дружок, так легко и быстро ты не отделаешься!

Кроме того, как только ты в чем-то отказываешься от своих прав, их тут же присваивают другие. И тогда все: ты уже полностью в их власти! Ничего, по сути, не меняется, даже если речь идет о близких тебе людях. Каждое твое «нет» все равно будет выглядеть если не бунтом, то уж во всяком случае – капризом и неблагодарностью. Но, что еще страшней – ты уже сам не найдешь в себе сил бороться. Слово «Я» – не просто местоимение и персональный признак: оно также является символом изначальной человеческой свободы.

Конечно, идеальный вариант, когда моя свобода не ограничивается твоей, и наоборот. Но такое бывает крайне редко. В основном все вокруг построено на двух противоположных началах: плюс и минус, свет и тьма, добро и зло, мужчина и женщина, эгоизм и альтруизм. Приближаясь к любой из границ, мы наносим вред или себе, или другим. В первом случае превращаемся в жалкую и безвольную тряпку, во втором – в чудовище без стыда и совести.

Так было и в моей жизни: вначале надо мной довлела Роза, хотя я и обожал ее, потом – учителя, профессора, чиновники и, наконец, – Абби. Природа не терпит пустоты даже в отношениях между людьми. Теперь-то уж меня никто и никакими просьбами или угрозами не сломит. Я с удовольствием встал и принял холодный бодрящий душ. Тугая струя била в кожу, которая в последнее время стала куда эластичней. Я сидел на унитазе и пел.

Начинался новый день. Новый день – новые надежды, новые открытия…

Мы уже прошли стадию подземных переходов и перебрались поближе к Центральному парку. Он раскинулся с севера на юг чуть ли не на три мили – на шестьдесят одну улицу. Зеленое и ухоженное легкое Нью-Йорка, он привлекает к себе спортсменов и туристов, молодых и стариков, мамаш и нянечек с детьми, студентов и школьников. Было время, когда сюда опасно было нос сунуть, особенно в сумерки. Но сейчас полиция прочесывает его вдоль и поперек. На патрульных машинах и на своих двоих.

Обычно мы устраивались где-нибудь на Пятой авеню неподалеку от Метрополитен Музея или музея Соломона Гугенхейма. Я приносил с собой небольшую деревянную подставочку для чистки туфель и превращал ее в своего рода миниатюрную трибуну. Привстав на ней, я обращался к публике с прочувствованным призывом:

– Леди и джентльмены! Вы услышите сейчас старинную колыбельную в исполнении квартета «Раритет». Дирижер – профессор Руди Грин… Забытые мелодии… Зов генов… Возвращение к истокам… Будущее в прошлом…

Здесь уже собиралось куда больше народа. Кучка любопытных сравнительно легко может перерасти в толпу. Срабатывает древнейший инстинкт подражания.

Мы играли, а в открытый футляр от моего доброго кларнета сыпались деньги. Когда кончалась одна мелодия, нам хлопали, и мы переходили к другой. Я превзошел самого себя. Выступал в одновременной роли конферансье и профессионального зазывалы.

– Музыкальная старина, господа, – это ласковая рука бабушки… Старинный портрет на стене… Последняя молитва матери… Растроганная улыбка отца…

Мы приходили сюда несколько дней подряд, и мне показалось, что люди начинают к нам привыкать.

Возможно, сказывалась занозистая приставка – «профессор». Человек тщеславен: еще не так давно в кумирах ходили обладатели аристократических титулов, потом их сменили писатели и художники, но в середине прошлого века на сцену, решительно всех расталкивая, вырвались напористые звезды эстрады и кино. И все же иногда, пусть на самый короткий миг, вдруг начинает мелькать пообтершаяся тень научного престижа.

В ближайшую субботу к нам подкатили двое парней с профессиональной телекамерой.

– Джимми Роберте, нью-йоркский канал, – довольно беспардонно представился один из них, рыжий, и, не теряя времени, продолжил: – Можете познакомить нас с вашими музыкантшами, профессор?

– С удовольствием, – расплылся я в улыбке, которую собирался превратить в торговую марку.

Показывая пальцем и кивая при этом, я представил ему своих девиц:

– Лизелотта… Сунами… Ксана…

Камера застрекотала: нас снимали во всевозможных ракурсах. А я тем временем пытался привлечь еще больше внимания публики:

– Мы сами этого не осознаем, леди и джентльмены, но старинная музыка дремлет у нас в крови. Она делает нас мягче, отзывчивей, добрее…

Рядом деловито командовал телевизионщик.

– Лизелотта – сюда!.. Сунами, чуть правее… Ксана, почему вы исчезли из кадра?

Кончив с ними, рыжий перешел ко мне. Но я, скромно потупившись, показал на публику: дело есть дело. Реклама – потом…

Уже через пару дней мы могли увидеть себя на экране. «Профессор-оригинал, автор многих трудов по фольклорной музыке, организовал с тремя студентками квартет старинной музыки „Раритет"», – интригующе улыбаясь, сообщил диктор…

Мои девицы визжали от восторга, и мы договорились отпраздновать это событие вечером в ресторане. Но все мое праздничное настроение улетучилось, когда перед выходом из дома я взглянул на себя в зеркало.

Увы, я стал еще моложе и эффектнее! Подросла косичка, еще больше потемнели волосы, но еще сильнее испугало исчезновение родинки, появившейся на шее больше полутора десятков лет назад.

Меня стремительно уносило в прошлое. Я кожей чувствовал, как песок в моих персональных песочных часах не пересыпается из одного сосуда в другой, а невозвратно исчезает. Мне стало не по себе. Минут пять я стоял перед зеркалом в белесом свете флюоресцентной лампы, не в состоянии собраться с мыслями. Рука автоматически, повинуясь инстинктивному порыву, достала из заднего кармана брюк сотовый и набрала номер Чарли.