Ты самый лучший - Аманда Мэдисон Страница 37

Она наклонилась над ним, припала губами к его рту в отчаянной мольбе.

— Ты знаешь, Нараян, знаешь! Ты делаешь это! О, пожалуйста, ты сводишь меня с ума!

Он поцеловал ее в ответ и вошел одним ударом — мощно, глубоко. И она закричала в ответ, и он прижал ее к себе так, что она отказалась от всяких мыслей о сопротивлении и отдалась ему вся — и телом, и сердцем, и душой.

Гвендолин проснулась. Она открыла глаза, потянулась, испытывая приятное изнеможение каждой клеточкой тела, глубоко и удовлетворенно вздохнула и села на кровати.

Она была одна, совершенно одна. Где же Нараян?

И вдруг Гвендолин побледнела, вспомнив, как, кончая во второй раз, он прошептал: «О, моя Беатрис»…

Да, Беатрис. Она, Гвендолин, проникла к нему обманом. Это Беатрис он хотел сделать своей женой. Это Беатрис предназначался его самый интимный вздох. Это каштановые волосы Беатрис он гладил с таким упоением.

А она, рыжая обманщица Гвендолин… Что ж, она нашла любовь всей своей жизни и тут же потеряла ее.

Она попыталась собраться с мыслями, решить, что же теперь делать, но все было тщетно. Да и как думать, когда сознание застилает туманом отчаяния.

Гвендолин подхватила рубашку и покрывало, кинулась в свою комнату, быстро умылась, оделась и выскочила наружу.

Ей повезло: на всем пути до гаража она не встретила ни души. Решение было импульсивным, даже не решение, а инстинктивный порыв. Она вскочила в ту машину, на которой приехала вчера. О, счастье! Ключ торчал в замке зажигания. Она запустила мотор, взглянула на приборную доску — бензина должно хватить — и медленно вывела автомобиль к воротам. Если кто-нибудь что-нибудь спросит, она скажет, что принц позволил ей осмотреть окрестности.

Но и тут ей посчастливилось: охранники смотрели в другую сторону, словно не замечая машины.

Гвендолин устремилась по горной дороге сначала вверх, потом вниз, накручивая километры, стремясь поскорее добраться до столицы, до аэропорта. Она уже решила, что полетит самолетом не «Бритиш эруэйз», где ее обязательно будут искать, как только Нараян Бахадур обнаружит исчезновение, а любой другой компанией — хоть через Гонконг, хоть через Сингапур, хоть через Мельбурн.

Будь что будет, и пусть Генри сам решает свои проблемы. Если им суждено потерять поместье, если он утратит кресло в парламенте, — значит, это судьба. Она лично уже утратила самое дорогое в жизни, и все из-за собственного своеволия и легкомыслия.

Потерять любовь такого искреннего, открытого, великодушного мужчины, как принц Нараян Бахадур Банендра, — это величайшее несчастье, которое только могло случиться с ней.

Гвендолин с трудом различала дорогу — слезы лились и лились из глаз непрерывным потоком. Если так будет продолжаться, она не доберется по этому серпантину до Катманду. А, плевать! Ничего с ней не будет. Все самое страшное уже случилось.

Главное сейчас — это добраться до самолета и улететь отсюда, пока ее не разыскали и не вернули принцу. У нее нет ни сил, ни воли смотреть ему в глаза и признаваться в том, что она не прекрасная добродетельная Беатрис, которую он прочил в королевы, а самовлюбленная рыжая эгоистка Гвендолин, которая опозорила его перед всем миром, сбежав за три дня до свадьбы.

Потом, дома, она напишет ему письмо, попробует как-то объяснить мотивы своего поведения, если только это возможно. Но сейчас…

О Господи, какая невыносимая боль! Как, почему ей пришла в голову эта идиотская затея? Какое она имела право вмешиваться в человеческие судьбы и ломать их по своей прихоти? Хорошо, очень хорошо, что ей больно. Это наказание, заслуженное наказание за страдания любимого человека. Любимого?!

Да, любимого. Потому что она, независимая и своенравная Гвендолин Пендерлинк, наконец-то нашла свою половину и полюбила. Глубоко, искренне, страстно. Настолько, что мысль о замужестве перестала казаться кошмаром, а стала мечтой. Только вот сбыться ей, увы, не суждено.

Не будет у нее свадьбы — ни по традициям этой страны, ни церковной церемонии. Не будет детей, маленьких наследников престола с черными маслинами глаз. Ничего не будет. Он не простит, никогда не простит…

Вдали показался город. Гвендолин вытерла рукой глаза и сосредоточилась на дороге. Надо поскорее найти аэропорт и сделать это самостоятельно, не спрашивая указаний у полицейских, чтобы не выдать себя.

После полутора часов безуспешного мотания по улицам города она наконец-то увидела желанный указатель. До аэропорта было всего четырнадцать километров!

Спустя полчаса, вытирая катящийся вперемежку со слезами пот, Гвендолин оставила автомобиль принца на подземной парковке и направилась в здание аэропорта.

Ей и тут улыбнулась удача: до отправления самолета авиакомпании «Эр Франс», вылетающего в Париж, оставалось всего сорок пять минут. Гвендолин купила в ближайшем киоске огромные темные очки, скрывшие половину лица, большой платок, которым обернула голову, и покрывало, спрятавшее брючный костюм европейского покроя. Потом приобрела билет и в первый раз решилась оглянуться по сторонам. Охраны в здании было полно, полиции тоже, но на нее никто не обращал внимания. Ей удалось скрыться, вернее почти удалось.

Гвендолин выпила в буфете стакан соку и прошла на посадку, продолжая посматривать по сторонам. Да, похоже, ее ищут. Вон молодой полицейский рыщет взглядом по толпе идущих на посадку. Но ее удачная маскировка не привлекла его внимания, и вскоре уже она поднялась на борт самолета.

Не прошло и получаса, как, произведя все положенные предвзлетные ритуалы, лайнер взмыл в воздух. Гвендолин тяжело вздохнула, сняла очки и посмотрела в иллюминатор.

Прекрасная страна, которую она успела полюбить за прошедшую неделю, медленно отступала, оставаясь позади. Еще какое-то время она сможет любоваться величественными Гималаями, потом исчезнут и они. После восьмичасового полета ее ждет пересадка в Орли, еще один короткий перелет и потом тоскливое возвращение домой…

Гвендолин проснулась от громкого голоса командира корабля, сообщающего о посадке и предлагающего всем пристегнуть ремни. Голова раскалывалась — она проплакала первые три часа полета, потом утомленно задремала. И это забытье было спасением: она не думала, не терзалась, не чувствовала, не вспоминала. Но теперь, стоило ей прийти в себя, и весь ужас случившегося вернулся, хлынув потоком, словно вода в открытый шлюз. Гвендолин потерла виски руками и снова закрыла глаза, мечтая о возвращении хотя бы временного забытья.

— Мисс Пендерлинк! Это вы — мисс Пендерлинк? — спросила, склонившись над ней, длинноногая стюардесса.

— Да. — Гвендолин открыла глаза и удивленно взглянула на девушку. — В чем дело?

— Меня просили передать вам этот конверт, когда мы будем садиться в Париже.

— Благодарю.

Гвендолин недоуменно взяла протянутый ей конверт. И не упала только потому, что еще сидела. На нем крупным размашистым мужским почерком было написано: «Расписки сэра Генри Пендерлинка».