Воскрешение королевы - Джаконда Белли Страница 36

Я не мешкая приступила к сборам в дорогу. Пришлось нанять побольше лошадей и мулов, чтобы погрузить подарки для детей. Заказать вышивальщицам шали для моей золовки Маргариты и других брюссельских дам. Подобрать наряды для визита во Францию, где нам предстояло подписать договор о помолвке Карла и Клаудии, на которую я наконец согласилась. На этот раз собираться приходилось с особой тщательностью, учитывая каждую мелочь, ведь я пускалась в путь на седьмом месяце. Случись роды чуть-чуть раньше срока, и ребенок рисковал появиться на свет на французской земле.

Незадолго мне снова приснился пожар, который я видела в окрестностях Гранады, когда была маленькой. С годами подробности того происшествия почти стерлись из памяти, остались только смутные и жуткие картины: языки пламени, вычерчивающие в ночном небе причудливые знаки, часовые, превратившиеся в живые факелы, тошнотворный запах горящей плоти. Во сне я тщетно искала среди огня детей. Их плач слышался издалека, но стоило мне приблизиться, и слабые детские стоны превращались в вопли еретиков на аутодафе.

Я проснулась от ужаса и соскочила с кровати, словно за мной гнался демон. Утром прибыл гонец от моей матери: она вызывала Филиппа в Мадрид. Муж не посмел отказаться, тем более что королева серьезно занемогла. Он решил скакать день и ночь, чтобы не терять времени и вернуться как можно скорее. На прощание Филипп покрыл поцелуями мое лицо и огромный живот.

В тот день я не вставала с постели. Стоило мне закрыть глаза, и кошмар возвращался.

— Странно, что Изабелла позвала к себе зятя, а не дочь, — заметила я.

— Узнав от Фердинанда о поставленных кортесами условиях, королева испугалась за судьбу единой Испании, которой она посвятила всю свою жизнь. В случае новой женитьбы Фердинанда Хуана лишалась прав на престол. Арагонцы требовали слишком высокую плату за приверженность Филиппа французским интересам. Изабелла потратила немало сил, отвоевывая земли, которые можно будет оставить детям, терпела измены и грубость Фердинанда не для того, чтобы все разрушил какой-то иноземный эрцгерцог. Она считала, что, коль скоро Филипп так любит ее дочь, ему сам Бог велел остаться в Испании и отклонить дружбу Людовика. Королева хотела откровенно поговорить с зятем и убедить его отказаться от сумасбродного и опасного решения.

— Получилось?

— Куда там! Филипп хотел предстать перед арагонцами миротворцем. Эрцгерцог не хотел больше задерживаться в Испании, опасаясь, что его подданные начнут роптать, к тому же он был нужен своему отцу в Германии. Нет. Короли его не убедили. Три дня оказались потрачены впустую. В конце концов Изабелла решила выложить последний козырь: тебя, Хуана.

Королева понимала, что зятя ей не удержать. Что ж, в таком случае ты и дети становились заложниками его упрямства. В твоем положении зимний переход через Пиренеи стал бы настоящим самоубийством. Если Филипп не желал возвращаться во Фландрию один, ему стоило дождаться, пока твое здоровье, погода и война позволят путешествовать в безопасности. Завершая разговор, королева прибегла к последнему аргументу: она намекнула Филиппу, что он рискует не только короной, но и браком.

— И что же Филипп?

— Последние слова королевы впервые заставили его усомниться, но не отступить.

Через двенадцать дней после отъезда Филиппа в Мадрид стража на крепостной стене заметила на дороге отряд всадников. Я вне себя от радости бросилась к окну, но мужа среди них не было. Отряд возглавлял королевский посланник, статный и благородный маркиз де Вильена. Одетый в кожаные шаровары и дорожный плащ, он предстал передо мной с церемонным поклоном, но мне было не до этикета. Умирая от тревоги, я приказала гонцу немедля отвечать, где мой муж и почему он до сих пор не вернулся.

— Сеньора, ваш супруг ожидает вас в Алькала-де-Энарес. Он приказал мне доставить вас к нему. Мне приказано ехать медленно и делать в пути остановки, чтобы вы могли отдохнуть, но что он хочет вам сообщить, известно только ему.

— Скажите, здорова ли моя матушка, — взмолилась я, вообразив, что королева при смерти.

Однако Вильена поспешил меня успокоить:

— Сеньора, ваша матушка совершенно здорова. Вам нет нужды о ней беспокоиться.

Через несколько часов все было готово к отъезду. Я вообразила, не смея до конца поверить своему счастью, что королева убедила Филиппа остаться в Испании. Такого же мнения придерживалась моя верная подруга Беатрис де Бобадилья и даже мадам де Галлевин. Последняя всю дорогу ворчала и жаловалась: ей вовсе не улыбалось поселиться в Испании насовсем. Мы с Беатрис весело болтали о том, какой дорогой лучше перевозить детей, в каком замке мыс Филиппом устроим резиденцию и кого возьмем в свою свиту.

Еще днем на свете не было женщины счастливее, а вечером на меня рухнуло небо. Эрцгерцог холодно поздоровался со мной, воровато отводя глаза. За эти дни он сильно осунулся. От нежности, с которой мы прощались, не осталось и следа: по-прежнему не глядя на меня, Филипп приказал придворным оставить нас наедине. Хотя в комнате было жарко натоплено, я начала дрожать. Муж произнес длинную запутанную речь, прежде чем подобрался к главному: он возвращается во Фландрию один. Разочарование и гнев поднялись во мне, словно песчаная буря. Злые, необдуманные слова срывались с моих губ и ранили, точно отравленные стрелы. Это боль и обида говорили за меня. Так вот какова его плата за мою преданность? Ему ли судить, хватит ли у меня сил перенести дорогу? Откуда такая забота о моем здоровье и почему оно не тревожило его раньше, пока мы собирались в дорогу вместе? И если он столь высоко ценит мнение моих родителей, почему бы не дождаться рождения ребенка в Испании? Ведь осталось всего два месяца. Одному Господу известно, сколько продлится наша разлука. Разве я торопила его, когда он целый год, месяц за месяцем, откладывал наш визит? Что за нужда бросать меня одну, вдали от него и от детей, во власти моих родителей? Разве он не понимает, как сильно я соскучилась по нашим крошкам? А что, если я умру в родах?

Я металась по комнате и говорила, не в силах остановиться. За вопросами без ответа последовали оскорбления, не достигшие цели. Я обзывала мужа неудачником, слабаком, болваном, не рожденным царствовать. Чего стоили его жалкие Нидерланды по сравнению с великой Испанией? Или он всего лишь чванливое ничтожество, неспособное возвыситься над собой, чтобы принять немыслимо щедрый подарок судьбы?

Филипп неподвижно сидел в кресле и молча смотрел на огонь. Его молчание только пуще разжигало мою бессильную ярость. Мне хотелось разбить голову о стену, наброситься на мужа, разорвать его в клочья. Я даже помыслить не могла о том, чтобы остаться в Испании без него. Страх и ярость поднимались во мне, как озерная вода по весне, грозя выйти из берегов. Я не сомневалась, что, получив надо мной полную власть, родители немедленно посадят меня на цепь, как галерного раба. Тогда у меня будет меньше свободы, чем у последней невольницы. Охваченная ужасом, сломленная, я бросилась на колени перед Филиппом, заклиная его переменить решение.

Оскорбления не тронули эрцгерцога, но, увидев мое унижение, он пришел в ярость. Филипп отпихнул меня, крича, что ненавидит все, что со мной связано, ненавидит мою темную нищую страну фанатичных священников и лживых, развратных дворян, страну невежд и убийц. Как мне только пришло в голову соблазнять его троном узурпаторов, стоящим на крови и обмане, освященным блудливыми папами? Неужели я не вижу, что все вокруг ненавидят его? Еще ни один королевский двор не знал столько интриг, столько злобы и предательства. Не двор, а логово разбойников, которые уже умертвили его лучшего друга и его самого умертвили бы, если бы смогли. Мой отец не остановится ни перед чем. Одна лишь я не желаю признавать очевидное.