Седьмое небо - Рини Эйкомб Страница 35

Рука с ложкой замерла на полпути ко рту. В воздухе повисло напряжение. Рамон напрягся, словно изготовившись к прыжку. Глаза Синтии озорно заблестели, глаза Рамона загорелись страстью. Синтия все же поднесла ложку к губам, и Рамон молнией метнулся к ней.

— Не надо! — выронив ложку, вскрикнула она.

Рамон рывком поднял ее со стула и, крепко обняв, горячо поцеловал.

— Ты всем своим поведением напрашиваешься на это, разве не так? — прошептал он, оторвавшись от ее сладких губ.

— Неправда!

— Нет? Тогда почему ты надела этот легкомысленный халатик, под которым ничего нет? — Рамон усмехнулся, увидев, как Синтия залилась краской. — Ты прекрасно отдавала себе отчет, что раззадориваешь меня своими манипуляциями с джемом, и я, словно комнатная болонка, только и ждал сигнала, чтобы подластиться к тебе. Теперь я у твоих ног. Посмотрим, понравится ли тебе болонка, которую сильно раздразнили.

— Ты не болонка, ты скорее волк, который поедает тех, кто слабее, — парировала Синтия.

Рамон сник.

— Ты имеешь в виду «Трамп» и твоего отца?

— И «Трентон», и твою ложь! — Глаза Синтии метали молнии. — И твою наглую уверенность, будто ты можешь вить из меня веревки, стоит тебе только прикоснуться ко мне!

— За ложь приношу свои извинения, но не за «Трентон». А по поводу последнего, могу лишь сказать, что это твой крест, дорогая, и я тут совсем ни при чем.

И, словно желая доказать свою правоту, Рамон снова поцеловал Синтию в губы. Она попробовала увернуться, но в следующее мгновение обмякла и со всей страстью, на какую была способна, ответила на поцелуй, словно от этого зависела ее жизнь.

Рамон подхватил ее на руки и понес, не выпуская ее губ из плена своего рта и не давая Синтии опомниться. Она вздрагивала в его объятиях, ужасаясь пониманию того, что не может и, главное, не хочет противиться ему. Рамон нес Синтию вверх по лестнице, теряя голову от желания поскорее обладать ею.

Кровать Синтии была не застелена и хранила очертания ее тела. Рамон опустил Синтию на кровать и начал лихорадочно сбрасывать с себя одежду. Синтия молча наблюдала за ним.

— Если ты не хочешь, лучше скажи об этом сейчас, — предупредил Рамон.

— Какой смысл? Мы же оба знаем, что, стоит тебе снова поцеловать меня, и все изменится.

Рамону послышалась обреченность в ее голосе. Нет, пожалуй, это покорность судьбе, решил он, прочитав желание в зеленых глазах жены.

— Тогда сними халат, — велел он.

Странно, но Синтия даже не пыталась пререкаться и, покорно сняв халат, продолжала хладнокровно наблюдать за ним.

Рамон лег рядом с ней, и Синтия начала ласкать его.

— По-моему, ты с самого начала пыталась меня соблазнить еще там, в кухне, — пробормотал Рамон.

— А чего ты ожидал? Что я объявлю, сдаюсь, мол, на твою милость и готова простить тебя?

Рамон нежно обвел пальцем овал ее лица.

— Откуда такая неожиданная перемена?

— Просто я проснулась и поняла, что больше не злюсь на тебя. И мне пришло в голову соблазнить тебя. Помнится, это всегда срабатывало, когда мы ссорились.

— Но ведь это не было обычной ссорой? — уточнил Рамон.

Глаза Синтии на минуту затуманились.

— Нет. Но, проснувшись, я вдруг вспомнила, что очень люблю тебя. — Она вздохнула. — Я жертва собственных эмоций, и мне горько осознавать это.

— Лгунишка! — пожурил Рамон. — Ты вспомнила, что это я люблю тебя. Думаешь, я не заметил твой игривый взгляд, когда ты проделывала все эти манипуляции с джемом?

Рамон привлек Синтию к себе.

— Я всей душой любила тебя, как только мог мечтать любой мужчина, — грустно прошептала она, — а ты отмахнулся от меня, отшвырнул мою любовь.

— Я знаю. — Рамон действительно осознал это, и груз раскаяния давил на его душу все эти долгие двенадцать месяцев.

— Встретив тебя, я совсем потерял голову и влюбился без памяти, — признался Рамон. — Ты казалась мне чем-то новым и абсолютно загадочным. Меня привлекла твоя молодость, дерзость, непредсказуемость. — Рамон запустил руку в огненно-золотую копну волос Синтии. — Ты флиртовала с каждым мужчиной, около тебя постоянно вертелись поклонники, и я выматывал себе душу безумной ревностью.

— Не забывай, что я работала в отеле, и мне полагалось быть приветливой с людьми, — напомнила Синтия.

— Ты была кокеткой уже с колыбели, о чем мне как-то рассказал не кто иной, как твой отец. Я настолько ревновал тебя к другим, что порой мне хотелось вцепиться тебе в волосы.

— И все же, это никак не извиняет тебя за то, как ты поступил со мной, увидев меня с Саймоном, — с болью сказала Синтия.

Рамон вздохнул и поцеловал ее, словно прося прощения за все.

— Я долгое время не обращал внимания на едкие замечания брата в твой адрес, поскольку ты всегда засыпала только в моих объятиях. Но потом умер твой отец, и все изменилось. Ты была безутешна в своем горе и перестала подпускать меня к себе. Я безумно обижался, дорогая, поскольку ты в то же время продолжала шутить и любезничать с другими мужчинами.

— Но они не требовали от меня близости, — возразила Синтия. — Я могла бы спать с тобой в одной постели, но мне… — Она запнулась — слезы мешали ей говорить.

— Я все понимаю. — Рамон нежно погладил ее по волосам. — У тебя было достаточно других проблем, чтобы смириться с тем, что, как ты считала, я хотел от тебя.

— Ты всегда хотел от меня только секса, — с трудом прошептала Синтия. — Я постоянно видела в твоих глазах горячее желание, и мне…

— Ты ошибаешься, — пробормотал Рамон. — Это было не то, что ты думаешь, это было желание разделить твою печаль. А что касается секса, то я давал тебе то, что ты ждала, считая меня племенным жеребцом, не более того. Мои эмоции тебя никогда не интересовали. Я же хотел, чтобы ты любила меня.

Подобное Синтии не приходило в голову. Взволнованная, она отодвинулась от Рамона и села на кровати.

— Но я любила тебя! Как ты мог усомниться?! Я вычеркнула год из своей жизни, поскольку была уверена, что ты никогда больше не позволишь мне любить тебя!

Рамон потянулся к ней и крепко поцеловал. Синтия страстно ответила ему. Этим они сказали друг другу больше всяких слов, которые им стали не нужны. Их тела помнили былую нежность, и именно поэтому Синтия каждый раз остро реагировала на близость Рамона — память чувств оказалась сильнее памяти разума.

Рамон испытывал неземное наслаждение, остроту которому придавало то, что теперь он знал точно: сейчас задействовано не только тело Синтии, но и ее чувства. В пылу страсти он признавался ей в любви, и Синтия впитывала его признания каждой клеточкой своего тела.

— Если я снова сбегу от тебя, ты будешь меня искать? — совершенно серьезно спросила Синтия.