Седьмое небо - Рини Эйкомб Страница 34

Рамон сидел за рабочим столом в кабинете, прикрыв глаза и положив ноги на стол. Мягкий свет настольной лампы немного смягчал резкие, усталые черты его лица. Оставив Синтию отдыхать от треволнений этого дня, Рамон решил поработать, чтобы хоть на некоторое время отвлечься от семейных проблем.

Покончив с неотложными делами, Рамон решил все же послать работу к черту. Он предавался мрачным размышлениям о своих отношениях с Синтией и машинально вертел зажатую между двух пальцев авторучку.

Ручка замерла, когда на лестнице послышались легкие шаги. Рамон открыл глаза, но не шелохнулся. Он перевел взгляд на приоткрытую дверь, выжидая, что предпримет Синтия.

Войдет в кабинет или пройдет мимо? Она не могла не заметить полосу света, пробивающуюся из комнаты. Новая Синтия оставалась для Рамона загадкой, хотя и прежде она бывала непредсказуемой. Но Рамон знал совершенно точно, что прежняя Синтия не прошла бы мимо, словно для нее было делом принципа не уходить от конфликта.

Лишь однажды Синтия отступила от своего правила. Это случилось год назад, когда после жуткой сцены в комнате Саймона она просто ушла не только из дома, но и из жизни Рамона.

От волнения у Рамона засосало под ложечкой, его так и подмывало встать и пойти проверить, что делает Синтия. Но усилием воли он сдержался, решив занять выжидательную позицию.

Наконец дверь потихоньку стала открываться. Рамон напрягся, хрустнула зажатая между пальцами ручка. Интересно, во что Синтия сейчас одета? В домашнее платье или в костюм для выхода? Если последнее — значит, она намерена покинуть меня. Рамон твердо решил, что не позволит Синтии уйти.

Наконец дверь распахнулась и на пороге возникла Синтия. Рамон расслабился, испытывая невероятное облегчение.

Синтия выглядела так, как всегда выглядела после сна — расслабленной и немного сонной. На ней был бледно-розовый халат, тапочки на босу ногу. Спутанные не расчесанные волосы беспорядочно рассыпались по плечам.

— Привет, — смущенно поздоровалась Синтия. — Если ты не возражаешь, я пойду съем что-нибудь.

Рамон нахмурился, взглянув на часы.

— Но сейчас девять вечера.

— Я знаю. — Она дернула плечом. — Мне захотелось сандвич с огурцом и паштетом. Ты будешь?

Рамон покачал головой.

— Нет, спасибо, — отказался он, о чем сразу же пожалел.

Синтия кивнула и ушла.

Надо же, впервые она что-то предложила мне, а я отказался! Тупица! Осел! — ругал себя Рамон. Теперь у меня нет подходящего предлога, чтобы последовать за ней. Я мог бы приблизиться к ней, проникнуться ее теплом, которого мне так не хватало все эти дни… пока мы находились в состоянии войны друг с другом.

Рамон прикрыл глаза и расслабился, не переставая проклинать себя за недальновидность. А воображение услужливо рисовало ему, как Синтия сейчас хлопочет в кухне в коротком халатике, надетом, вероятно, прямо на голое тело…

Наконец, Рамон не выдержал и, спустив ноги со стола, встал и пошел на кухню. Синтия намазывала на хлеб паштет и аппетитно хрумкала пупырчатым огурчиком.

— Твой отец отрекся бы от тебя, если бы увидел, что ты ешь огурец без помощи ножа и вилки, — пошутил Рамон.

Синтия взглянула на него, улыбнулась и снова отвела глаза.

— Я всегда, когда никто не видит, так ем и овощи, и фрукты, так вкуснее. А бедный папа даже не догадывался о моих не достойных леди привычках.

Рамон услышал свисток закипевшего чайника и выключил конфорку.

— Ты нашла джем?

— Еще не искала.

— Пожалуй, я тоже выпил бы чаю, если ты не возражаешь, — небрежно сказал Рамон.

— Пожалуйста. — Синтия заварила чай, поставила на стол чайник и тарелку с сандвичами.

Рамон достал для себя чашку и сел к столу. Синтия села рядом. Он отвинтил крышку банки с джемом и поставил банку перед Синтией. Она взяла ложечку.

Рамон не смог сдержать улыбку.

— Похоже, день заканчивается так же, как и начинался.

— Хотя в промежутке произошло множество событий, — сухо отозвалась Синтия.

— Как твоя голова, все еще болит?

— Нет. Кажется, сон помог мне прийти в норму.

Синтия зачерпнула джем и, жмурясь от наслаждения, осторожно лизнула. Рамон почувствовал, как все его тело становится горячим, и догадался, что дело тут отнюдь не в джеме. Эта женщина бросала его в жар, заставляла сердце биться сильнее и…

— Я согласна с тем, что ты мне сегодня сказал, — неожиданно заявила Синтия.

— Напомни, что ты имеешь в виду.

Синтия посмотрела на него долгим взглядом, потом облизала ложку, и это получилось у нее настолько сексуально, что у Рамона потемнело в глазах.

— То, что сама обида так же мучительна, как и причина, ее породившая. — И Синтия еще раз облизала ложку розовым язычком.

— И что же ты решила?

Рамон услышал свой голос как бы со стороны, поскольку его мысли были теперь заняты совсем другим.

— Думаю, что надо задвинуть обиду куда подальше. — Синтия пожала плечами и надкусила сандвич.

Рамон взял чайник и налил себе чаю. Поразмыслив, он решил отбросить деликатность и заговорил прямо.

— Знаешь, Синтия, я тоже много думал в последнее время. Тебе не кажется, что, если бы не авария и не твоя амнезия, ты рано или поздно все равно вернулась бы сюда?

— Да, наверное, — к удивлению Рамона, согласилась она и огорошила его еще больше, сообщив: — Между прочим, память совсем вернулась ко мне, я вспомнила много такого, о чем забыла еще до аварии.

Рамон хотел уточнить, какие именно эпизоды она вспомнила, но не стал, боясь услышать что-нибудь неприятное. Он вернулся к тому, с чего начал.

— Так вот, если бы ты вернулась сама, тебе не кажется, что нам все равно пришлось бы выяснять те же самые вопросы, что и сегодня? Только тогда ты не пугалась бы, как теперь, а злилась бы на меня, а я, вместо того чтобы ползать у твоих красивых ножек, изображал бы оскорбленную жертву, поскольку гордость не позволила бы мне признать, что я не прав.

— Неужели ты… вообще способен ползать? — с интересом спросила Синтия.

— По-моему, я только этим и занимаюсь в последнее время.

— И когда же это ты ползал у меня в ногах, прося прощения?

Увидев, как Синтия снова запустила ложку в банку с джемом, Рамон едва не взвыл.

— Только поднеси эту чертову ложку ко рту, и я продемонстрирую тебе, как мужчина может ползать в ногах, — прохрипел он.