Сорока - Валентина Седлова Страница 35

— И какая птичка на хвосте тебе эту чушь принесла?

— Доброжелатели всегда находятся. Думаешь, мне кто-то один стукнул? Ошибаешься. Каждый твой дружок с превеликим удовольствием любит доводить до моего сведения, как проводит время мой муж, чтобы я не прозябала в неведении.

— Врешь!

— Да неужели? Или тебе с двумя сразу не понравилось? Сомневаюсь.

Это был конец. Она действительно знала все. Вляпался по самые уши, ничего не скажешь. Что ж, придется немного изменить тактику. А то если он перестанет обслуживать Сороку, она может разозлиться и здорово осложнит ему жизнь. А этого он не хотел. Жизнь, которую он вел последние два месяца, ему более чем нравилась, и что-то кардинально менять в плане общения с другими женщинами он не хотел.

— Прости меня, я действительно вел себя как последний дурак! На самом деле я очень скучал по тебе все это время, а все другие женщины мне были нужны только для того, чтобы не сойти с ума без близости с тобой. Понимаешь, моя дурацкая гордость не позволяла вернуться к тебе, пока ты не попросишь прощения…

— Прощения? За что?

— Ну, я не так выразился. Я имел в виду, пока ты первая не подойдешь ко мне…

— По-моему, это то, чем я занималась на протяжении всей нашей семейной жизни. Теперь мне это надоело. Так что выбирай: или нормальная семья, или…

— Прости меня. Я действительно был не прав. Давай начнем все сначала.

— Давай, — как-то легко и безразлично сказала Сорока.

Незаметно подкрался август. Сорока вышла на работу в «Метеорит», который учредители журнала решили переименовать в «Алесю». Что ж, «Алеся», так «Алеся». Хотя «Метеорит» тоже был неплох. Ксении предложили перейти в штат, она подумала и согласилась. Да, времени у нее теперь будет в обрез, зато вырастет зарплата и голова будет занята хоть чем-то другим, нежели воспоминаниями о прошедшем лете. Она окончательно перешла в музыкальный отдел, делала материалы о новинках эстрады. Кроме того, она подала начальству идею о том, чтобы ввести новую рубрику «Звездное детство», в которой бы певцы рассказывали о своей юности, о том, как они учились или прогуливали школу, как начали заниматься музыкой. Идея была принята на ура, и Сорока начала собирать материал. Правда, до конца забыть произошедшее все равно не удавалось, и в самые неподходящие моменты перед глазами мелькали события Селигера. В такие минуты Сорока начинала жалеть о том, что она не в силах постоять за себя. В итоге Ксения купила себе баллончик с нервно-паралитическим газом. С ним по крайней мере было не так страшно ходить по улице, а то за каждым кустом ей мерещился Вадим с «пацанами».

Барс на удивление спокойно воспринял то, что Сорока через день стала приходить домой не раньше первого часа ночи. Он вообще перестал доставать ее придирками, как это бывало раньше. В лес, правда, он по-прежнему уходил один, но каждый раз предупреждал Ксению, куда он идет и когда вернется. В общем, сплошная идиллия.

Вадим неоднократно пытался до нее дозвониться, но она каждый раз клала трубку. Потом долго сидела в ванной и плакала. «Будь ты проклят, Вадим! Из-за тебя я боюсь собственной тени, из-за тебя не получаю удовольствия от близости с собственным мужем! Будь ты проклят!»

Майка видела, что происходит с ее подругой, но ничего поделать не могла. Однажды она намекнула Сороке, что, если будет нужно, она в любой момент познакомит ее с Михаилом Алексеевичем, про которого она уже рассказывала. В ответ Ксения только кивнула. Про себя она уже давно решила, что никто не в силах реально ей помочь. С этим ужасом она справится в одиночку.

Как-то раз в квартире Гориевских раздался телефонный звонок. Трубку взяла свекровь. Сорока в этот момент сидела за компьютером, забивая расшифровки своих последних интервью. Через секунду Маргарита постучала в дверь комнаты и попросила Ксению поговорить со своей матерью. Удивленная Сорока подошла к телефону. Родители сюда ей практически не звонили, обычно созванивалась с ними она. Видимо, произошло что-то серьезное. Жутко искаженным голосом, срывающимся на рыдания, мама попросила Ксюшу приехать. Встревоженная Сорока собралась буквально за пять минут и выскочила на улицу.

Когда она вошла в квартиру родителей, то сначала даже не узнала собственную мать. Ее волосы были непричесанны и спутались в один огромный колтун, лицо опухло от слез. Вдобавок от мамы исходил стойкий запах перегара и сигарет.

— Мама, что случилось?

— Доченька приехала! Ксюшенька, горе-то какое!

— Мама, что произошло, говори же!

— От нас папа ушел!

— Куда ушел?

— Сказал, что тебя мы вырастили и больше он передо мной никаких обязательств не имеет, поэтому уходит строить свою новую жизнь. У него, оказывается, вот уже полгода другая есть, она ему ребенка обещает родить. А я, мол, всегда о карьере думала, а не о нем. Я ему ведь только тебя смогла родить, и все! Но я же не виновата, что врачи мне это запретили, я же не виновата!

— Подожди, когда это случилось?

— Позавчера, по-моему.

— А почему ты мне только сейчас позвонила?

— Не хотела тебя расстраивать, а потом поняла, что одна я с этим не справлюсь. Доченька моя, помоги мне! Ты у меня уже взросленькая, все понимаешь, все умеешь, это я у тебя непутевая…

И матушка залилась горьким безутешным плачем. Сорока чертыхнулась про себя и принялась за дело. Перво-наперво она потащила мать в ванную. Та слабо отбивалась, но не больше. Ксения заставила ее принять ванну, вымыла ей волосы. Притихшая матушка уже только тихонько всхлипывала, но Сорока знала, что истерика может продолжиться в любую минуту, и была наготове. Закутав свою миниатюрную родительницу в пеньюар, Ксения отвела ее в спальню, уложила в постель и сидела с ней рядом, пока та не уснула. «Мама, мама. Ну за что же ты так себя мучаешь? Ни один мужик этого не заслуживает, даже отец. Ты же у меня самая молодая, самая красивая. Ну зачем же ты так с собой поступаешь?»

Покачав головой, Сорока осторожно прикрыла матушку вторым одеялом и ушла в кухню. Там она широко распахнула окно, чтобы побыстрее выветрился запах алкоголя и табака. Мать у нее курила от случая к случаю, но судя по количеству скопившихся окурков, за эти дни она выкурила никак не меньше четырех-пяти пачек. Вслед за содержимым пепельниц в мусоропровод отправились две опорожненные бутылки «Метаксы». Третья, недопитая, была поставлена Ксенией обратно в бар. Так, теперь надо что-нибудь приготовить. Лучше, наверное, супчик. С похмелья — самое оно. И еще обязательно что-нибудь картофельное. Значит, так и сделаем: рассольник и жареная картошка.

За этими хлопотами незаметно подкрался вечер. Сорока позвонила домой, предупредила, что останется ночевать здесь. Кухня уже блестела чистотой, в комнатах был наведен идеальный порядок. Где-то около одиннадцати часов из спальни вышла проснувшаяся мама. Ксения сразу же поставила еду разогреваться.

— Дочка, который час?

— По-моему, начало двенадцатого.