Соблазн - Кен Шэйкин Страница 34

Такого потрясения достаточно, чтобы вам потребовался героин. Она и так уже страдала от любви. И теперь — открытие, что, хотя гомосексуалисты не могут удовлетворять женщин, один из них уже дважды в ее жизни сделал это. Плюс к этому осознание того, что ей нет смысла заниматься шоу-бизнесом, когда есть такие голоса, как у этого мужчины, который бездарно растрачивает свой талант, занимаясь прочисткой водопроводных труб. И плюс тот факт, что девочка в шляпке «тутти-фрутти» вернулась, и она почти готова попытаться сделать что угодно, в том числе курить героин в одной из туалетных кабинок.

Дивальдо переключает тему разговора, в которой каждая мысль принадлежит теперь Дорис Дей. Он роется в коллекции старых магнитофонных записей в поисках единственной истинной любви, одной из многих. Барбара понимает, что он приходит сюда вовсе не для того, чтобы петь или прочищать водопровод, его интересует именно эта коллекция.

— Откуда у тебя взялись эти потрясающие записи, беби?

— От моей бабушки. — Червяк зевает. — Ленивая манда палец о палец в жизни не ударила. Только лежала, курила и слушала эти записи. Я унаследовал все это дерьмо, больше никому оно не потребовалось. Ее считали чокнутой. Безумной женщиной. Но я знал лучше. Старая манда была смертельно разочарованной, а вовсе не сумасшедшей. Она была обозленной. Настолько обозленной, что ей необходимо было слушать эти записи двадцать четыре часа в сутки, чтобы удержать себя от безумия.

Червяк несколько раз зевнул, прежде чем скрутил в самокрутку еще одну порцию героина. На этот раз Барбара перехватила самокрутку раньше, чем он успел облизать ее.

— Здесь есть табак?

— Нет, только паста и героин.

— Я могла бы подумать о том, чтобы принять оба, но возвращение к курению сигарет превратит меня в твою бабушку.

Она подожгла самокрутку.

— Честное слово, я не понимаю, зачем люди курят табак, — провозгласил наркоман-червяк. — Это дерьмо даже не поднимает.

— Это что-то дает. — Барбара вспомнила свой одноразовый опыт. — Принять это и весь день слушать записи. Вместо этого я смотрела телевизор. А тебя это дерьмо поднимает? — поинтересовалась она у Червяка, пыхтящего у пробирки с опиумом.

— Нет, реально нет. Это опускает. Я люблю быть внизу, — говорит отстойный моллюск.

Дивальдо, что-то бормочущий, выхватывает лучшую запись Дорис Дей с энтузиазмом ребенка, пытающегося произвести впечатление на свою бабушку.

А бабушка принимает героин.

— Бар-ба-ра! — восклицает он, потрясенный тем, что видит. — Позор тебе. Ты куришь это дерьмо?

Она передает «это дерьмо» Червяку и вздыхает:

— Одна затяжка, и я уже перестала.

Однажды в жизни нужно попробовать героин, затем только, чтобы убедиться, что все это — обман. И надеяться, что этого больше никогда не произойдет. То же самое ощущение она испытала, пробуя кокаин в семидесятых. Создайте криминальную рекламу клею, поднимите на него цены, и люди будут нюхать клей, это лучше, чем кокаин. Также можно продавать людям цианид. Они начнут наслаждаться им быстрее, чем он убьет их.

Дивальдо напевает Que sera sera ^[6], и Барбара присоединяется к Червяку на его мерзкой кушетке, где двое могут настраиваться на пение, болтать и растекаться мыслями в разных направлениях. Кто может сказать, был ли это героин с пастой или паста с героином, но внезапно она начинает чувствовать себя Дорис Дей. Голосом, записанным на пленку.

Бабушку одолевают глубокие мысли.

Если ничто не является таким, каким кажется… мужчины в действительности не мужчины, женщины в любом случае фальшивы. Бабушка на героине, дедушка на своей секретарше… Зачем волноваться о том, что роли исполняют такие плохие актеры. Почему не закрыть это шоу? Только потому, что кто-то верит в нечто лучшее, чем он сам? Донни и Мэри, Бог и Пречистая Дева, Иисус и Дорис, безвкусная песня или псалом, хоровое пение, восхваляющее то, чего не существует… Душа будет создавать подобие стабильности в мимолетном существовании, включая молитвы, обращенные к распятию, в убеждении, что бедный парень их слушает. Давать надежду во время апокалипсиса. Некоторые предпочитают наркотики. Сделайте животному лоботомию, и вы усмирите дикие наклонности. Уменьшите цивилизацию до ее наиболее естественных потребностей — питания и совокупления, — и выживание видов будет выглядеть порочным. В сравнении с употреблением героина поездка в супермаркет каждый второй день, чтобы купить баранью ногу, выглядит серийным убийством. Человек, страдающий половым извращением, притворяется, что он вполне цивилизован.

Внезапно бабушка понимает, почему она сегодня закурила героин — чтобы отпраздновать день рождения дедушки. Она пыталась каждый год заблокировать в памяти эту ненужную дату, но оскорбление продолжает напоминать ей, что прошел еще один год, а свинья все еще жива и здорова.

Пригородное пространство, обсаженное кустарником. Функциональное семейство собрано вместе, чтобы смутить свинью, зажаренную в честь дня рождения мальчика. Хейди и Ричард не едят красного мяса или белого мяса, если животное летает. Для них зажарена парочка перепелов. А маленький Ричи явно выпил «Мартини» и забился под стол, делая там что-то мокрое. Таким образом свинья предназначена только для свиньи. Папулина дочка предпримет все возможное, чтобы сделать папулю счастливым на вечеринке в честь дня рождения его внука, включая приготовление его любимого блюда — свиньи. По правде говоря, это всего лишь поросенок — папуля на диете. Но детеныша свиньи вполне хватит молодоженам, чтобы пожрать. Новая папулина жена не вегетарианка, она будет в состоянии съесть четверть животного, прежде чем отправится в ванную и, сунув пальцы в глотку, освободит себя, отправив большую часть поросенка к свиньям. Хейди прилагала все усилия, чтобы разделить животное, с источающим сок яблоком во рту, на две части, борясь с обуревающими ее тяжелыми мыслями. Папуля решил дилемму: засунул вилку в рот поросенка и, вытащив яблоко наружу, нетерпеливо оторвал часть тушки.

Во время обеда семейство отдает дань уважения пригородному алтарю, с мрачными жующими лицами и набитым ртом они рассуждают о падении матриарха. Хейди и Ричард применили уже достаточно терапии наедине друг с другом, поэтому разговор о них для кого-либо является проблемой. У свиньи и его секретарши собственные проблемы — соответственно обжорство и булимия. Поэтому павший матриарх остается единственной темой, это более аппетитно, чем перевариваемая пища. Что можно сказать о мясе, за исключением того, что оно немного суховато. В любом случае оно съедено. Маленький Ричи разбивает лед, он чувствует отсутствие единственного человека в его жизни, который не хотел поглотить его.

— А где бабушка?

— Бабушка…

Хейди делает попытку позвонить. Незнание — это не самое худшее. Потеря контроля — вот что приводит ее в ярость всякий раз, когда она пытается это сделать. Врач побуждает Хейди написать матери осуждающее письмо, но у нее нет адреса, и она предпочитает звонить. Она одержима сверхзапрограммированной регистрацией в такой же степени, как собственной матерью. Никто ей не отвечает. Если в трубке иногда слышится голос, все равно не удается узнать ничего — в ответ она слышит те же самые остроумные реплики. Ко всему прочему Хейди знает, что ее мать способна употреблять наркотики или общаться с гомосексуалистами. Невозможно вообразить женщину, которая имела бы столько денег и при этом употребляла героин и общалась с гомосексуалистами, не похожими на гермафродитов — парикмахеров из салонов красоты. Но чем еще она могла бы заниматься?