Соблазн - Кен Шэйкин Страница 33

— Ты поистине развращенный индивидуалист.

— Возможно. Но по крайней мере, я не романтичный мудак, у которого в среднем возрасте начинается кризис по причине щенячьей любви. По крайней мере, я не дурачу себя всякий раз, когда смотрюсь в зеркало. По крайней мере, мне нет необходимости пудрить свой нос только затем, чтобы вставить кое-что в задницу другой задницы. По крайней мере, я получаю удовлетворение, когда это делаю. — Змея снова стала ядовитой. — Я имею то, что хочу. Потому что знаю, что хочу.

— Я полагаю, что все продается. Даже дерьмо из источника.

— Я не ем дерьмо, милашка.

— Ты пьешь его?

— Я знаю, что хотят мужчины. И я даю им это.

— И что они хотят от таких, как ты?

Он успокаивается, играя своим языком.

— Я навожу мосты через расовое деление.

— Я знаю, что ты был болен. И не могу понять, почему тебя интересуют социальные проблемы.

— Меня они не интересуют. И я не совсем расово корректен. Но я не из тех белых, которые наживаются на арендной плате в нищих кварталах, но ничего не хотят делать для негров, кроме как держать их в качестве прислуги. Я хочу обслуживать негров. Я наживаюсь на разнообразии и его поверженном кузене — расизме. Понимаешь, милашка, есть много черных и коричневых мужчин, которые не чувствуют себя счастливыми от своего унизительного положения в мире белых. Именно им я могу принести пользу. Я заставляю их чувствовать свое превосходство. Я совершенно счастлив своим унизительным положением в мире черных.

— Ты действительно развращенный человек, — заметила Барбара. — И изобретательный также.

— Это для меня единственный способ трахнуться. У меня нет сисек, милашка. Даже таких старых и обвисших, как твои.

— Только узловатые колени и стоящий пенис.

— Динг-донг, — выпевает он. С намеком, потому что звонят в дверь.

— Ты кого-то ждешь?

— Смерть.

Червяк затягивает пояс купального халата респектабельным жестом из репертуара наркомана, проводящего весь день в постели. Как будто подтверждая свою точку зрения, что для каждого найдется кто-то, он возвращается в гостиную в сопровождении мужчины. Очень привлекательного мужчины. Барбара потрясена больше, чем когда-либо.

— О, беби, что ты здесь делаешь? Как приятно тебя уви-и-и-идеть.

Дивальдо пресмыкается перед ней точно так же, как делает всякий раз, когда они встречаются. В эти дни они, похоже, встречаются везде. В баре, на улице, в бакалее, у банкомата, а теперь и у Червяка. Какого черта он здесь делает?

— Только не говори мне, что ты поешь, — удивилась Барбара вслух.

— Он помогает мне с водопроводом, — вмешивается Червяк.

Это мужчина со множеством талантов — все, что она может сказать, с ужасом воображая, что это может значить.

Гадюка быстро высовывает ядовитый язык в ее сторону.

Дивальдо реабилитирует себя, отправляясь в ванную комнату, определенно чинить водопровод. Барбара остается наедине с Червяком, с негодованием глядя на него.

— Что с твоими дьявольскими глазами? — Червяк перекрестился. — Не надо на меня так смотреть. Ты можешь получить его. Он трахает и женщин тоже.

— Большое спасибо, но я не хочу подбирать твои объедки, кишечный паразит. Я его уже получила. — Барбара содрогнулась при мысли, что единственный мужчина, который мог вылечить ее диспепсию, не только трахается с дешевыми шлюхами и подружками пакетиков, но и с Червяками тоже. Бр-р-р! — Я уже трахалась с ним.

— Браво, милашка! Есть ли здесь в округе кто-нибудь, кто не трахался бы с этим мудаком? А ты считала себя единственной?

Она схватила слизняка за купальный халат, не боясь прикасаться к нему с тех пор, как поняла, что они уже разделившиеся амебы.

— Что этот человек здесь делает?

— Успокойся, милашка. — Червяк скорчился в ее руках, пытаясь освободиться. — Дивальдо сейчас сделает работу, а потом будет петь. Он только однажды трахнул меня, к твоему сведению. Но я так понял, что и тебя он однажды трахнул.

Барбара оставляет мерзкую вошь на кушетке и пересаживается на жесткий стул. Ее не интересует ни Дивальдо, ни любой другой мужчина, никто, кроме ее истинной любви, но понимание человеческой разнородности снова возбуждает ее зуд во всем теле от чего-то гораздо более ядовитого, чем простая человеческая потребность.

— Полагаю, что перспектива бисирования заставляет меня бесплатно играть на фортепиано.

— И ты имеешь совесть изменять мне? Мерзкий слизняк!

— Конечно. Ты — бабуля. И не будешь чинить мой гребаный водопровод.

— Он чинит и твой водопровод?

Нет ничего хуже, чем неверный водопроводчик.

— Не совсем так. Но чем еще этот мудак может заплатить за уроки вокала? Впрочем, он может многому нас научить. Этот мужчина действительно может петь. Без всякой моей помощи. Если б только он затыкал свою пасть, когда не поет, я был бы в восторге от его компании.

Дивальдо вышел из ванной, невнятно бормоча что-то о том, что смыв производится неважно, потому что канализационные трубы забиты. Он ничего не может с этим поделать. У Червяка должен быть собственный плунжер.

Барбара радуется, обнаружив, что кто-то еще работает над ее трубами. А бразилец продолжает и продолжает. Она никогда не могла бы влюбиться в мужчину, который заставляет свой половой орган рифмоваться с анусом. Несмотря на его красивую внешность и очаровательные манеры, он более скользкий, чем Червяк, такой же фальшивый, как и его лицензия на продажу недвижимости.

— Ты тоже поешь, беби? Держу пари, ты поешь хорошо-о-о. Давай споем вместе. Какой-нибудь дуэт для двоих, — прибавляет он. Два плюс два. — Мы сделаем это. Мы сделаем это хорошо-о-о-о.

— Нет, спасибо. У меня болит голова. Ты сам можешь спеть дуэтом. — Она имеет в виду, что он может взять свой грязный плунжер и запихнуть его в свой собственный резервуар.

Дивальдо подходит к роялю и скользит рукой по его маслянистой поверхности.

— О, мне нравится способ, которым ты придаешь ему такое сияние для меня, — говорит он Червяку. — Когда ты прикасаешься к клавишам, я готов петь так же хорошо-о-о, как мисс Дорис Дей и Кар-р-рмен.

— Кармен? — переспросила Барбара. Опера? — Ты можешь петь Кармен? — Она почти смеется ему в лицо.

— О, конечно, беби. Я пою Кармен так хорошоо-о-о. Потому что Кармен так похожа на мою ма-а-ать, — бормочет он. — Когда я пою Кармен, я думаю, что должен быть похож на нее, я так люблю мисс Миранду, потому что она как моя ма-а-а-ать.

Он открыл рот, и оттуда полился знакомый голос легендарной голливудской звезды из Бразилии. Дивальдо пел с таким блестящим чувством ритма и так точно следовал мелодии, что, когда Червяк присоединился к нему, аккомпанируя на рояле, реально захотелось, чтобы пианист заткнулся. Аккомпанемент создавал лишь шумовую помеху совершенному исполнителю. Барбара считала, что уже все знает об этом. Но это не было синхронным открыванием рта под музыку. Это было настоящее пение. Он не просто пел как дрэг. Он был Кармен Мирандой.