Все или ничего - Елена Ласкарева Страница 34

И он просто любил. Утром он собрался и поехал на улицу Сергея Лазо.

Он просто хотел прийти к ней.

А там будь что будет!

Ну вот и пришел.

А там…

Дверь квартиры нараспашку. В комнате погром. Из стены выдраны куски штукатурки, и вокруг этих пробоин, словно проделанных снарядами, висят жалкие ошметки обоев.

Диван вроде бы на месте, полки с кубками висят как висели, а журнальный столик опрокинут. Стоявшая на нем ваза лежит на боку, но она, видно, только чудом не разбилась.

Но… нет в этом тесном жилище никакого тренажера фирмы «Боди-бьюти»!

А ведь должен быть! Эта махина — не иголка, ее в ящичек стола не упрячешь.

— Ты чего тут не видал?

Швабра тяжело опустилась прямо ему на плечо, осыпав пылью дорогой светлый костюм.

Владимир вздрогнул и обернулся.

Перед ним в боевой стойке пружинила старушка. Упершись рукоятью швабры ему в грудь, она к тому же, словно теннисистка, размахивала железным мусорным совком, целясь в физиономию непрошеного гостя.

— Моя голова — не мячик, бабуля! — крикнул Львов, прикрывая лицо. — Для других целей мне пригодится!

— Ты чего тут потерял?

— Не чего, а кого. Ирину. Владиславовну. Первенцеву.

— А кто такой? — проворчала баба Вера все еще сердито, однако совок опустила. — Документы при себе?

— При себе, при себе. — Он достал удостоверение фонда и, раскрыв на месте фотографии, помахал перед старушкой. — Владимир Павлович. Будем знакомы.

Красные корочки с золотым тиснением внушили старушенции почтение.

— Верыванна. — Она протянула ему вместо ладони все тот же совок, и Львов на полнейшем серьезе пожал его.

— Ой! — спохватилась бабка и подала взамен совка… швабру.

— Ничего-ничего, бывает, — успокоил Львов и точно так же, без тени улыбки, потряс пыльную щетину, словно дружественную пятерню.

— Тьфу, пропасть, запутал ты меня!

Старушка с грохотом швырнула инструменты на пол и протянула ему две сухонькие руки сразу, чтобы исправить свою двойную ошибку.

Владимир же, как истинный джентльмен, обхватил их своими огромными холеными кистями и галантно поцеловал, словно какой-нибудь великосветской гранд-даме.

— Ой, грязные! Я тут прибиралась, — засмущалась соседка и отдернула руки. Спрятала их за спину.

Она была целиком и полностью покорена.

— Ты не сердись, деточка, что я тебя так, с налету! Время такое. Народ-то, понимаешь, всякий шастает.

— Всякий — это какой? Кто у вас тут шастает?

— Вредители попадаются.

— Это они тут стены разломали?

— Нет, это Ирка сама. Тут, деточка, намедни одну штуку привинтили… Трубочки, понимаешь, пружиночки, огонечки мигают. Красивая штуковина была, зараза.

— А оказалась бомбой, что ли?

— Хуже!

— Что может быть хуже?

— Сказали: для освоения космоса. А оказалось — поганый кухонный комбайн.

— Сливки взбивать?

— Человеков! Простых, понимаешь, тружеников. И даже престарелых пенсионеров. Ветеранов труда.

— Что вы говорите! И пенсионеров не пощадили? На вас-то, Верыванна, не покушались, надеюсь?

— Хо, еще как покушались! Они из меня, детка, такие сливки взбили, ироды! Еле разогнулась потом, вся спеклась, как безе в духовке. Спасибо еще, режим мясорубки не включили.

По бабе Вере, правда, не видно было, что над ней измывались злоумышленники: подвижности этой старушки могли бы и юноши позавидовать.

Но Владимир предпочел недоверия не выказывать:

— Ай-я-яй, да кто ж это посмел?

— А шут их знает, деточка. В костюмчиках таких и в беретках лиловеньких. Мы, говорят, к вам посланы из фирмы «Бьюти». Бьют, значит, наших.