Эскорт для чудовища - Анна Шварц Страница 33

Смоленский имеет право знать, что у него есть дочь. Но я больше всего на свете боюсь, что стоит ему узнать об этом — и я никогда не увижу Майю.

Наша семья — обманщики, которые скрыли от него рождение ребенка. Разве можно подобное простить? Я представляю, как искажается яростью его лицо, когда я рассказываю ему об этом, и меня передергивает от холода. Он не позволит нам приблизиться к Майе ни на шаг, и мое сердце будет истекать кровью после очередной потери близкого человека.

Как же сложно принимать решение, когда с одной стороны на весах справедливость, а с другой — твоя любовь и привязанность к ребенку. Имею ли я вообще право решать?

— Посмотри, — выдирает меня из раздумий голос Смоленского. Он протягивает мне тарелку со стейком, — нормально?

— Вполне, — я тыкаю в рыбу вилочкой. По-моему, он ее немного пережарил, но вряд ли я это ему скажу. Человек, как-никак, в первый раз что-то готовит, — сейчас положу овощи.

Завтра мы с ним расстанемся навсегда и я не смогу больше связаться со Смоленским. Мне нужно принять решение до завтра.

* * *

После ужина, когда я возвращаюсь на кухню с бутылкой вина, то застаю Смоленского спящим. Он сидит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза и размеренно дышит. На одной из повязок проступает пятнышко алой крови.

Я осторожно ставлю вино на стол. Потом подхожу на цыпочках к Кириллу, провожу ладонью перед лицом — нет реакции. Он действительно дрыхнет.

Пару минут я стою, рассматривая его умиротворенное лицо с правильными, красивыми чертами. Потом беру аптечку, аккуратно разматываю бинт с кисти руки и осторожно, едва касаясь, обрабатываю раны. После них наверняка останутся шрамы. Правда, когда я внимательно рассматриваю его руку, то замечаю уже достаточно много маленьких, белых полосочек на руке. Видимо, ему не впервые ранить руки. Бурное детство или постоянные проблемы с гневом? Не знаю даже, что и думать, да и неохота: в голове другие есть тяжелые мысли.

Я заматываю руку бинтом, и кладу ее на стол. Закидываю посуду в мойку, протираю со стола, потом забираю бутылку и направляюсь обратно к себе в комнату.

— Спасибо. — я замираю на пороге, услышав это тихое слово. Потом резко оборачиваюсь. Смоленский сидит в той же позе с закрытыми глазами. Показалось, что ли? Похоже, что да.

Я гашу свет и ухожу в комнату. Похоже, и мне стоит выспаться, потому что у меня уже начинаются галлюцинации.

* * *

— Александра! — я не успеваю даже продрать как следует глаза утром, как в дверь уже настойчиво стучат, — Александра, Кирилл передал, что мы скоро выезжаем в аэропорт.

Я едва приподнимаю веки. За окном — ранее и пасмурное утро. Черт. Такое чувство, что меня вчера били мешком — голова трещит, мышцы болят, шея затекла.

— Александра!

— Я встаю, — бормочу я. Голос у меня еще тот, как у простуженной псины. Господи, может, Смоленский меня оставит тут на денек? Я высплюсь и возьму билеты на другой рейс…

«Майя…» — шепчет тихонько разум, и я в панике распахиваю глаза. Какой денек?! Я до сих пор не знаю, что случилось с матерью и племянницей и почему они не отвечают!

Скинув одеяло, я подхожу к зеркалу, которое безжалостно отражает мое помятое лицо. Сбегав быстренько в душ и немного взбодрившись, я переодеваюсь, складываю все вещи в чемодан и крашусь, завернув волосы в гульку. В дверь снова стучат, уже более робко.

— Александра, разрешите передать вам кофе?

— Секунду.

Причесавшись и закончив с макияжем, я открываю дверь.

— Возьмите, пожалуйста, — незнакомый мужчина протягивает мне кофе в бумажном стаканчике из какой-то, видимо, местной кофейни, — прошу прощения, но Кирилл Владимирович просил передать вам, что выезд через десять минут. Сейчас я пришлю к вам человека, который заберет багаж.

— Хорошо, — киваю я, забирая кофе. Закрыв дверь, я быстренько пытаюсь проглотить еще горячий напиток. Руки немного подрагивают от недостатка сна и нервов. Набрав номер мамы, я снова слышу механическое «Абонент недоступен» и закрываю глаза, сжав пальцами переносицу. Успокойся, Саша. Ты не можешь сейчас же очутиться там, нервами делу не поможешь.

Главное, чтобы рейсы не перенесли. Открыв глаза, я смотрю на небо, которое затягивает тяжелыми, черными тучами.

Допив кофе, я выкидываю стаканчик в мусор. Внезапно мой взгляд падает на открытую вчера бутылку вина. Она стоит на самом видном месте — на столике возле кровати.

Упс.

Я быстро хватаю со столика бутылку и мечусь по комнате, прикидывая, куда ее деть. Мне уже выходить надо, сейчас придут за моим чемоданом, а я тут улики не успела уничтожить! Не уверена, что Смоленский обрадуется, узнав, что я вчера в одно лицо дегустировала дорогое выдержанное французское вино. Из меня получилась слишком уж дорогая эскортница. Черт!

Я открываю окошко и быстро выливаю остатки наружу. Бутылку кидаю в мусорную корзину, замаскировав бумажными салфетками и надев на горлышко стаканчик из-под кофе. Вряд ли кто-то станет рыться в мусорке. Фух.

— Вы готовы? — раздается за дверью голос, и я распахиваю ее, кивнув. Этого парня я уже узнаю — охрана Смоленского, — из вещей только этот чемодан?

— Да, — произношу я и выхожу, направляясь к лестнице. Чем ближе я к выходу, тем настороженнее прислушиваюсь: внизу хлопает громко дверь и отдаленно доносится поток ругательств.

— Какой, нахрен, душ, Тох?! — я спускаюсь по лестнице, прислушиваясь к голосам, принадлежащим двум моим «любимым» Церберам, — мы нихрена никуда не успеем!

— А чё, я так поеду?! От меня бухлом за версту несет, если меня тут остановят — мы точно на самолет не попадем!

Я внезапно ахаю и закрываю ладошкой рот, когда спускаюсь вниз и передо мной предстает странная картина: Цербер по имени Антон стоит, разведя руки, а по его лицу стекают бордовые капли. Впрочем, вся белая футболка мужчины расчерчена алыми разводами, все руки и шея, словно его пытались убить.

Только я быстро понимаю, что это не кровь. По запаху винограда, который стоит в холле.

— А-а, — Цербер замечает меня, стрельнув тяжелым, мрачным взглядом, — Доброе утро, Александра. Как спалось?

Звучит саркастично. Я начинаю краснеть, понимая, куда делось вино, которое я, не глядя, выплеснула за окно. Но признаться в том, что именно я это сделала — сложно. Хотя, для Цербера все очевидно.

— Нормально, — бормочу я, намереваясь быстренько проскользнуть мимо. Саша, ты идиотка. Если б меньше металась — отправила бы вино в унитаз, а не на голову охране. Теперь будешь делать вид, будто ты тут не при чем?

— Да? А у нас тут форс-мажор. С неба льется дождь из спиртного. Уделало машину и меня. Не знаете, в чем причина?

— Нет, — бормочу я еще тише, а потом закашливаюсь, учуяв какой-то мерзкий запах.

Это уже не вино!