Волшебные чары - Барбара Картленд Страница 32

— Я предложил это, но его светлость говорит, что он портит форму его костюма! — ответил Хиксон. — Однако в фаэтон кладется пистолет, когда его светлость путешествует на дальние расстояния.

Хиксон помедлил, прежде чем добавить:

— Но тем, кто напал на его светлость, нужны не его деньги, а его жизнь!

Гермия вскрикнула от ужаса, но они не могли продолжить свой разговор, поскольку оттуда, где они стояли, было видно, что уже прибывают гости.

Идя к гостиной, где ожидала ее леди Лэнгдон, Гермия чувствовала, что все ее возбуждение от ожидания вечера пропало, как только ей стало известно, что маркиза на нем не, будет.

Она удивилась этому, ведь она так предвкушала этот званый вечер, думая о нем давно.

И тогда, двигаясь по мягкому ковру, . Гермия поняла — хотя это казалось невозможным, — что, без всяких сомнений, она любит его.

Впоследствии Гермия не могла вспомнить, что она говорила за ужином или даже кто сидел по обе стороны от нее.

Она могла думать лишь, об одном — что она полюбила, о, чем всегда; мечтала, но полюбила человека, который был для нее так же, недостижим, как луна.

Она ненавидела его, когда он поцеловал ее; после этого в своих фантазиях она представляла его злодеем и боялась его саркастических замечаний и того, как он смотрел на нее, Теперь же Гермия знала, что только любовь могла привести ее к хижине колдуньи, чтобы она смогла спасти его жизнь.

Только любовь смогла помочь ей поддерживать мужчину с таким весом и провести его через лес к спасению.

Гермия думала, насколько она была глупа, не понимая, почему таким волнующим было для нее присутствие раненого маркиза в их доме.

И затем, когда он по ее подсказке убедил графа построить лесопилку, она должна была знать, что ощущала к нему не только благодарность, но и любовь.

Как она могла не понимать, что под презрительными манерами он скрывал добросердечие; великодушие, сострадание и способность понять многое?

Это была не просто магия, которая изменила все и сделала атмосферу в доме викария еще более счастливой и волнующей, чем прежде, но ее любовь к человеку, чью жизнь она спасла.

— Конечно, я люблю его! — думала Гермия.

Она знала, что кавалеры, которых она встретила в свете, и комплименты, которыми они одаривали ее, никогда не казались ей вполне реальными. Они были для нее лишь картонными фигурками, выступившими со страниц книги, а не людьми с реальной плотью.

Маркиз же был реален, настолько реален, что он заполнил все ее мысли, ее разум и ее сердце с тех пор, как она узнала его.

Однако, пытаясь использовать свой здравый смысл, она внушала себе, что не может ничего значить для него и что он женится на Мэрилин.

Сначала Гермия не считала это возможным, но когда он уговорил дядю создать лесопилку, ей показалось, что между дядей и маркизом возникло невысказанное согласие, что маркиз получил возможность настоять на своем просто потому, что граф желал угодить такому влиятельному зятю.

«Я люблю его!» — говорила себе Гермия, когда они после ужина прибыли на бал, проходивший в одном из самых великолепных и внушительных особняков Лондона.

И вновь Гермию окружил блеск драгоценностей и украшений, которые приводили ее в такой восторг и рассказывая о которых она исписывала многие страницы писем своей матушке.

Но сегодня люстры и канделябры, казалось. не сияли прежним светом, и даже роскошные украшения казались мишурными и безвкусными.

Хотя у нее не было недостатка в партнерах, ей лишь с величайшим трудом удавалось изображать интерес к тому, что они говорили.

Она думала, когда наконец можно будет уехать домой и не покажется ли странным леди Лэнгдон, что она не хочет танцевать до самого утра, когда в дверях бального зала появились двое мужчин.

Гермия танцевала с лордом Уилчестером, молодым человеком, который одаривал ее неестественно возвышенными комплиментами.

— Когда я смогу встретиться с вами наедине? — спрашивал он. — Могу я заехать к вам завтра?

— Я не знаю, что мы будем делать завтра, — отвечала она неопределенно.

— Такой же ответ вы дали мне и в прошлый вечер, и в вечер до него, — заметил он. — Я должен сказать вам что-то, что могу сказать лишь наедине.

Его пальцы сжали ее руку так, что стало больно, и Гермия поняла, что он намерен сделать ей предложение.

В голове ее пронеслось, что он очень богат и очень родовит; подобное замужество весьма обрадовало бы ее отца и матушку, да и, конечно, леди Лэнгдон.

Но когда она взглянула в его глаза, то поняла, что если бы даже он молил ее об этом сто лет, она не захотела бы стать его женой.

— Лорд Уилчестер обратил на тебя внимание, — сказала леди Лэнгдон прошлой ночью, когда они ехали домой. — Ты одержала над ним определенную победу. Мне кажется, что он мог бы сделать тебе предложение, но я боюсь, что целю слишком высоко.

Гермия не отвечала, и леди Лэнгдон продолжила:

— Лорд Уилчестер — один из самых очаровательных молодых людей. Я давно не встречала таких. У него большое поместье в Оксфордшире, а кроме того, он владеет совершенно исключительным домом Уилчестер Хауз в Лондоне;

Она вздохнула и добавила:

— Но я слишком размечталась! Каждая амбициозная мамаша в Лондоне пытается завлечь его своими дочерьми, и я думаю, что если он женится на ком-либо, то это будет одна из дочерей герцога Бедфордского.

Гермия тогда не задумалась об этом, но теперь она и без дальнейших слов со стороны лорда Уилчестера знала о его намерениях.

«Я должна принять его предложение, чтобы обрадовать папу и маму», — твердила она себе.

Гермия подняла голову и увидела принца-регента, входящего в бальный зал, а за ним — маркиза.

Она так обрадовалась, увидев его, что все вокруг как бы расплылось в ее сознании. Она забыла лорда Уилчестера и то, что он говорил ей в тот момент, пока его голос снова не выплыл откуда-то издалека:

— Я задал вам вопрос!

— И… извините, — быстро сказала она. — Я не… расслышала, что вы сказали.

Она вновь наблюдала за маркизом, разговаривавшим с хозяйкой дома, и увидела, что его взгляд пробегал по бальному залу, как будто он искал ее.

Но тут Гермия сказала себе, что если леди Лэнгдон считает недоступным лорда Уилчестера, то о маркизе тем более следует забыть.

От нее не ускользали косвенные намеки, которые девушка слышала почти каждый вечер за ужином или за каждым званым ленчем, который она посещала.

— Вы гостите в Девериль Хауз? — обычно восклицали ее партнеры. — Боже мой, вы, должно быть, очень важная особа!

— Почему вы так думаете? — спрашивала Гермия, заранее зная ответ.