Пленница судьбы - Лора Бекитт Страница 30

— Эта девушка новенькая, месье Корбен, — заметила хозяйка. — Не знаю, понравится ли она вам…

— Она мне уже нравится, — отрывисто, повелительно и несколько нервно произнес он. — Я ее забираю. Идем!

Мари прошла через весь салон, как ведомая на заклание овца. Голубая лента в распущенных волосах, узкое голубое платье с кружевной отделкой, белые чулки и туфли с каблуком в два дюйма.

Когда она надевала накидку в полутемной прихожей, мадам Рувер незаметно шепнула ей:

— Прошу тебя, сделай все, что он захочет, Мари!

Мари ничего не ответила, но всю дорогу не могла сдержать дрожь. Как ни странно, она боялась не столько месье Корбена, сколько… себя. Она страшилась потерять что-то такое, что уже не вернешь никакими усилиями.

В экипаже месье Корбен с любопытством разглядывал ее:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать один.

(Его собственной дочери было тридцать пять.)

— Конечно, ты уже не невинна?

Мари помотала головой.

— Жаль. Ты выглядишь очень свеженькой.

Девушка пришла в ужас. Неожиданно она вспомнила Франсуазу. Вероятно, той было столько же лет, сколько месье Корбену, но… Природа устроила мудро: вряд ли нашелся бы молодой мужчина, которого прельстила бы эта женщина. Да и Франсуазе не пришло бы в голову развлечься с любовником на полвека моложе себя. Так что же мужчины? Что в них иного, почему судьба, совесть, да и общественное мнение вручают им ключи от запретных комнат?!

Месье Корбен привез Мари в скромную, но приличную гостиницу на окраине Парижа и заказал ужин в номер: пюре из спаржи, курицу «по-маршальски» и «Шамбертен». Девушка выпила полный бокал, затем еще один; она понимала, что в данном случае спиртное должно послужить ей источником сил. Месье Корбен смотрел на нее, прищурив глаза и крепко сжав рот. Потом сказал:

— Мне нравятся девушки, в которых есть что-то особенное. На первый взгляд ты из таких. Но так ли это на самом деле, мне еще предстоит узнать…

Он говорил еще что-то, а потом засмеялся, как показалось Мари, сухим, презрительным и жестоким смехом.

…Когда начало светать, Мари наконец позволила себе открыть глаза. Она уснула совсем ненадолго, и ей привиделось, будто она лежит на охапке гниющих, осклизлых растений. Сон не предвещал ничего хорошего, но и действительность была ужасна. Разве может быть хуже?

Мари твердо решила, что покончит с собой, только пока не знала как. И дело было не только в том, что уже случилось. Она поняла, что сойдет с ума, пока заработает таким способом даже сто франков, которые все равно не спасут Кристиана…

«Нужно помогать тем, кому еще можно помочь», — сказала Франсуаза.

Что может помочь той, которая согласилась променять безраздельную преданность, молчаливую, но верную любовь к своему острову, к маленькому драгоценному миру на призрачный блеск неизвестности?

Кристиан успокоится в небытие. И она тоже. А Талассу воспитает Корали.

Месье Корбен обещал ей дать деньги. Она купит на них пистолет или какие-нибудь лекарства, от которых можно умереть. А нет, так недолго смастерить и петлю. Ее руки не дрогнут. И душа не дрогнет тоже.

Мари повернулась на бок. Постельное белье было мягким и белым, словно снежный покров, но даже на фоне этой белизны лицо лежащего на спине месье Корбена поражало бледностью и неподвижностью, сходной с неподвижностью укрытого ледяной толщей озера. И он был тверд как камень. Он был мертв!

Мари мигом вскочила и бросилась одеваться. Что делать? Убежать? Прежние мысли разом улетучились, как улетают сухие листья, поднятые резким осенним ветром. Рано или поздно его найдут и… могут обвинить в случившемся ее! Если позвать кого-либо из служителей, они заявят в полицию, и тогда…

Одевшись, Мари подошла к зеркалу. Полные свинцового ужаса глаза, скорбно сжатые губы…

На стуле висел сюртук месье Корбена. Мари пошарила в карманах. Деньги. Ключи. Какие-то бумаги. Золотой портсигар. Записная книжка. Девушка открыла ее. Тонкий почерк, фиолетовые чернила, вереница имен. Вот! «Анри Корбен, Нотр-Дам-де-Лоретт, 15».

Она взяла немного денег, закрыла номер на ключ и бросилась вниз по лестнице.

Было рано. Дворники мели улицы, пыль взлетала вверх, и сквозь ее завесу просвечивало нежное солнце. Мари бежала, потом села в экипаж, непричесанная, растерянная, истерзанная тревожными мыслями и дурными предчувствиями. Страхом перед будущим.

Она вышла возле солидного красивого особняка и поднялась на крыльцо. Довольно сбивчиво объяснила прислуге, что ей нужно, но к тому времени, как появился Анри Корбен, почти взяла себя в руки.

— Скажите, вам знакома эта книжка? — спросила она его.

— Да, это почерк моего отца. А вы…

— Тогда вы должны поехать со мной, — взволнованно перебила девушка. — Ваш отец в гостинице, я закрыла номер на ключ, но если кто-то войдет…

— Что с ним случилось? — резко спросил мужчина.

— Он… умер.

Анри Корбен вздрогнул.

— Сейчас я буду готов, — сказал он и через минуту появился, сосредоточенный, спокойный и безупречно одетый.

— Мы кое-куда заедем, — заметил он. — Это недалеко.

Дама, что села в карету минут через двадцать, казалась столь же сдержанной, хотя и прикладывала платочек к глазам. Уже вдвоем они расспрашивали Мари о том, как все произошло. Она не стала ничего скрывать и рассказала правду, глядя на них со спокойным вызовом. Прошло немного времени, и ее прежние переживания несколько улеглись. Теперь Мари волновали другие проблемы.

— Это ужасно, — пробормотала дама. Вероятно, это была дочь месье Корбена. — Я боюсь заходить туда, Анри.

— Придется, — с нажимом произнес тот, после чего обратился к Мари: — Надо признать, вы поступили умно, лишняя огласка нам ни к чему. Гостиничная прислуга вас видела?

Мари помотала головой.

— Превосходно.

В номере все было по-прежнему. Дама снова заплакала, не решаясь приблизиться к мертвому отцу, тогда как Анри Корбен обошел кровать со всех сторон, после чего сказал:

— Лучше незаметно вывезти его отсюда. Представь, что будет, если газетчики узнают, что сам Корбен умер в какой-то гостинице в объятиях продажной девки?!

— И маму это, конечно, убьет, — подавленно прошептала дама.

— Что мне теперь делать? — подала голос Мари.

— Ничего. Сейчас поможете нам, а потом возвращайтесь к себе. — И, пошарив в карманах, вынул бумажку: — Вот. Это вам за молчание.

Мари посмотрела на протянутую купюру, потом перевела взгляд на присутствующих в комнате людей.

— Мое молчание стоит дороже, — произнесла она отрывисто и пронзительно, так, словно резала ножом. — Мне нужны три тысячи франков. Если нет — я сейчас же спущусь вниз и все расскажу. Пусть вызывают полицию: мне все равно, что со мной будет.