Грешная жизнь герцога - Лора Ли Гурк Страница 29

– Я вам не верю, – произнесла она с непоколебимой убежденностью. – Простите меня, ваша светлость, – добавила она, игнорируя его протестующий возглас, – но я считаю, что вы слишком требовательны к себе. За время нашего короткого знакомства я нашла в вас много достоинств. И не увидела ничего, что могло бы вызвать неодобрение.

– Еще увидите, – прошептал Рис и прижал палец к ее губам, не давая говорить. Он прикрыл глаза, притянул ее ближе, почти касаясь губами щеки. – Увидите.

В этих нескольких произнесенных шепотом словах она почувствовала такую ранимость, что ей стало больно. Больше она ничего не сказала. Просто протянула руку и убрала прядь волос, упавшую на его бровь.

Он отпрянул, открыв глаза. Ее рука упала, он отпустил Пруденс.

– Теперь, когда я знаю, что вы обо мне думаете, – сказал он, – мне придется изменить свой безнравственный образ жизни. – Он улыбнулся, но его глаза при этом остались прежними, и у нее появилось странное чувство, что между ними захлопнулась дверь. – Вы обо мне высокого мнения, и, боюсь, мне потребуется приложить очень много усилий, чтобы оправдать его.

Голос его звучал легко и безмятежно, словно его грусть развеялась, но Пруденс не была обманута. Она чувствовала его печаль, хотя они больше не касались друг друга. Ей очень хотелось узнать больше, снова приоткрыть дверь и понять, что у него на сердце, но она сознавала, что сейчас не время для новых вопросов.

– Если так, – сказала она, – не начнете ли вы с того, что передадите мне коробку с печеньем? Я ужасно проголодалась.

Эти слова как будто сняли напряжение, его улыбка стала шире, превратилась в не наигранную обаятельную ухмылку, и Пруденс была рада, что сдержала свое любопытство.

– Итак, вы любите Браунинга? – спросил он, исполнив ее просьбу.

– Да. Но Теннисона люблю больше. Мне очень нравится «Леди Шалотт».

Он ухмыльнулся:

– Женщинам всегда нравится «Леди Шалотт».

В ответ Пруденс тоже скорчила гримасу:

– А вам?

– «Атака легкой кавалерийской бригады» несравненно лучше.

– Лучше? – Она помолчала, потому что ела печенье, потом сказала: – Не понимаю, как вы можете так говорить. Это об ужасном сражении. В когтях у смерти и все такое.

– Именно. Что может взволновать сильнее?

– Но сотни погибших.

– Погибших достойно, как храбрые мужи.

– И вы называете меня романтичной?

Он помолчал, макая ломтик сыра в баночку с горчицей.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что вы тоже романтик.

– Чепуха, – усмехнулся он и съел сыр. – Во мне нет ничего романтического.

– Вы только так говорите, но «Атака легкой кавалерийской бригады» – о романтическом идеале чести и доблести. Вы романтик, который не хочет это признать.

Рис заспорил, потом покачал головой, как бы отказываясь от продолжения спора.

– Откуда у вас эта любовь к поэзии?

– От мамы. – Пруденс заулыбалась, вспоминая. – Она страстно любила поэзию. Когда я была маленькой девочкой, летом мы с ней часто устраивали пикники. Я рисовала или шила, а она читала мне стихи. Она больше любила Китса, но ей всегда приходилась читать Теннисона, потому что мне больше нравился Теннисом.

– А ваш отец?

Ее улыбка исчезла. Пруденс судорожно, болезненно сглотнула и отвела глаза. Она должна была сказать ему правду об обстоятельствах своего рождения, но не находила в себе сил. Если он узнает, что она родилась не в браке, их теплым отношениям конец.

– Я никогда не знала своего отца.

И прежде чем он смог задать следующий вопрос, она направила разговор в другое русло.

– Хотя мы с мамой часто ходили на прогулки, она никогда не учила меня рыбачить.

Он покачал головой и вздохнул:

– В вашем образовании явные пробелы. Рыбалка – восхитительный вид спорта.

– Не могу понять, что может быть восхитительного том, чтобы стоять над водой в ожидании, когда клюнет на крючок бедное безобидное создание, только что плававшее возле своего дома по своим делам.

Рис усмехнулся:

– Тогда позвольте мне просветить вас в этом отношении. Прежде чем закончится этот день, вы под моим руководством оцените искусство вытаскивания из воды славной толстенькой форели. Вот где, моя дорогая мисс Босуорт, кроется настоящая поэзия.

– Хм… – скептически отозвалась она и допила вино. – Увидим.

Рис наделал в жизни немало глупостей. Например, пил абсент, когда жил в Париже, что было ужасной глупостью. В двадцать один год он совершенно потерял голову от своей третьей любовницы – одно из первых мест в списке идиотских поступков. И конечно, никуда не деться от факта, что он растратил все наследство, что было в высшей степени глупо, поскольку значительная часть денег ушла на абсент и любовниц.

Собирая удочку, Рис пришел к выводу, что самой большой глупостью, когда-либо совершенной им, все же было выбалтывание наследнице, на которой он намеревался жениться, какой он в действительности негодяй. О чем он, черт возьми, думал? Он спланировал романтическое обольщение, и честность здесь неуместна. Рис готов был треснуть себя по голове.

Привязывая к леске крючок, он бросил на Пруденс взгляд и увидел, что она складывает остатки завтрака обратно в корзинку. Мысленным взором он еще ясно видел картину – большие карие глаза смотрят на него с явным недоверием к его идиотским признаниям. Она относилась к тем многочисленным простодушным и невинным созданиям, которые только и ждут, чтобы ими воспользовались, она ему не поверила. Слава Богу. Он сказал себе, что с этого момента будет помалкивать о своих пороках.

К тому времени как он насадил на крючок наживку, Пруденс закончила складывать еду обратно в корзинку.

– И как же это делается? – спросила она, становясь рядом с ним.

– Прежде всего, я собираюсь научить вас забрасывать удочку.

Он вручил ей удочку и показал, как за нее взяться, потом встал сзади – в голове промелькнули все греховные возможности такой позиции. Он фактически обхватил ее, положив руки поверх ее рук так, чтобы они могли вместе забросить леску, но тут же понял, что ничего не выйдет. Поля ее шляпы удерживали его на расстоянии. Если она останется в шляпе, он не сможет притянуть ее к себе и держать так, вдыхая чудесный лавандовый аромат ее волос. А это привлекало его куда больше, чем ловля рыбы.

– Хотя я в восторге от вашей шляпки, – сказал он, – я думаю, вам лучше ее снять.

– Снять? Но почему?

«Потому что я хочу, чтобы вы оказались как можно ближе ко мне».

– Потому что иначе я не смогу научить вас забрасывать удочку. Слишком широкие поля, ничего не получится.