Любовник на все времена - Сара Линдсей Страница 27

— Но мне так хочется счастья. Разве Инвуд способен мне его дать? — В голосе Линнет слышалась явная горечь. — Мои родители никогда не дадут согласия на наш с тобой брак. Или все же согласятся. Как думаешь?

— Нет, — помолчав, ответил Томас. — Они не согласятся. Если даже удастся сохранить с ними добрые отношения, нам все равно придется нелегко.

— Как же нам быть? — Линнет в отчаянии опустилась на пол.

Томас бережно поднял ее на руки и опустился вместе с ней в кресло, стоявшее перед камином, в котором весело потрескивал огонь.

— Я люблю тебя, ты же знаешь, как мне хочется жениться на тебе, независимо от того, дадут согласие или нет твои родители. Это твоя жизнь, тебе выбирать, тебе решать, как жить дальше. А я буду любить тебя всегда, решишь ли ты выйти за меня или остаться вместе с родителями.

— Я не хочу ничего ни решать, ни выбирать. — Она прильнула как можно ближе к нему, спрятала голову на его сильной груди, пытаясь согреться его теплом.

— Я все понимаю, — тихо произнес Томас, гладя ее волосы. — Как я презираю себя за то, что ставлю тебя перед необходимостью выбирать. Я не могу расстаться с тобой, — это единственное, что может служить мне оправданием.

Он ласково похлопал Линнет по спине:

— Пожалуйста, Линни, не надо плакать. От твоих слез у меня болит сердце. Тебе сейчас не обязательно что-либо решать. Время терпит, сезон еще не начался.

Линнет решительно вскинула голову: ее женская интуиция подсказала ей — нельзя больше тянуть, пора делать выбор.

— Возможно, к этому выбору меня подталкивает моя любовь, но еще сильнее подталкивают мои родители. Если бы они волновались о моем счастье так, как волнуешься ты, они бы согласились на мой брак с тобой.

Ее голос дрожал, улыбка выглядела смущенной. Линнет положила ладонь ему на сердце.

— Я выбираю тебя, Томас…

…Тихий стук в дверь прервал воспоминания. Торопливо смахнув слезы, Линнет воскликнула:

— Да?

— Прошу извинить меня, миледи, — мешая французские и английские слова, проговорила Мартина, камеристка старой герцогини. Будучи родом из Франции, Мартина никак не могла отвыкнуть от привычки вставлять в свою речь французские слова. — Герцогиня хочет видеть вас.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас.

Линнет вздохнула. Она не испытывала никого желания разговаривать сейчас с матерью, но не считаться с просьбой ее светлости, которая была равносильна повелению, она никак не могла.

— Хорошо, Мартина. Передай, я приду через несколько минут.

Сполоснув как следует лицо в дамской комнате, она аккуратно вытерла его, посмотрела на себя в зеркало и опять задумалась.

Томас, Томас… Она полюбила его с первого взгляда, как и он ее. Несмотря на долгие годы разлуки, на всю боль и страдания, она по-прежнему любила его. Но какова была цена, которую она заплатила за эту любовь, заплатил Томас, заплатили ее дети и ее близкие…

Как мать, она желала для своей дочери лучшей участи. Выходить замуж по любви, в глазах Линнет, теперь выглядело страшной глупостью. Она послушалась зова сердца, наивно полагая, что любовь станет мостом, соединяющим два берега разных социальных положений — ее и Томаса, что любовь сотрет, уничтожит разницу между ними. И какое-то время так и было. А потом все рухнуло: ее счастье, семья, мир в доме — все рассыпалось и развалилось, словно карточный домик.

Для Линнет это стало шоком. Она, так верившая в прочность ее с Томасом брака и считавшая, что он продлится вечно, вдруг столкнулась с тем, с чем сталкиваются почти все семьи. Основы ее семейного счастья, казавшиеся незыблемыми, вдруг начали понемногу давать трещины, на что она поначалу даже не обращала внимания.

Но годы шли, трещины ширились, углублялись, со временем их уже больше нельзя было игнорировать. Она и Томас, как умели, латали дыры в их отношениях, но когда заплат и латок стало слишком много, все, что связывало их раньше, вдруг порвалось, и они уже не смогли с этим справиться. Линнет слишком поздно спохватилась, она даже не заметила, насколько хрупким стал их брак, разбившийся в результате очередной ссоры.

От вновь нахлынувшей на нее тоски опять потекли по щекам слезы. Наконец, Линнет взяла себя в руки, умылась и решительно направилась в спальню матери.

Подобно всем другим комнатам особняка, спальня герцогини подавляла своими размерами, роскошью, величием и… деспотизмом.

— Добрый вечер, мама. — Линнет поцеловала ее в морщинистую щеку. — Леди Келтон передает тебе свои наилучшие пожелания. Тебе уже лучше?

Герцогиня недовольно пожала плечами:

— В моем возрасте уже привыкаешь к плохому самочувствию. Вряд ли мне вообще станет легче. Но как только я умру, мне сразу станет лучше.

«Она шутит, значит, все не так уж и плохо», — мелькнуло в голове Линнет, но вслух она сказала совсем другое:

— Прошу тебя, не надо так шутить. Я уверена, что ты проживешь еще немало лет.

— Много или мало — это не столь важно. Сейчас для меня важнее всего — успеть увидеть свою внучку замужем.

— Я хочу того же не меньше, чем ты. Волею судьбы во время последнего званого ужина я сидела за столом рядом с одним многообещающим молодым человеком.

— Как его зовут?

— Сэр Сэмюель Стикли, он кузен леди Келтон.

— Баронет, — презрительно отозвалась герцогиня. — Но сейчас выбирать не приходится. А какое впечатление он произвел на Диану?

— К сожалению, им не удалось познакомиться, они даже не виделись. Сэр Сэмюель был вынужден срочно уехать к себе в поместье: какие-то неотложные дела, требующие его присутствия. Но я очень надеюсь, что по возвращении в Лондон он непременно нанесет нам визит.

— Ну что ж, будем ждать, а там посмотрим.

Герцогиня кивком головы предложила дочери сесть на скамеечку для ног, стоявшую рядом с ее креслом.

— Мартина, подай мне гребень.

Она развязала ленту, стягивавшую волосы дочери, распустив их по плечам. Взяв в руки украшенный серебром гребень, она принялась расчесывать роскошные пряди. Это был давний и хорошо знакомый с детства ритуал. Если раньше, когда Линнет была девочкой, он ей нравился, то сейчас кроме скрытого раздражения ничего не вызывал. Она давно стала взрослой, у нее имелись свои собственные дети, достигшие брачного возраста. Но здесь в Лэнсдаун-Хаусе Линнет навсегда оставалась маленькой девочкой, которую могли отчитать за проступки, наказать за плохое поведение, и от этого никуда нельзя было деться.

Если, в конце концов, мать сжалилась и сумела простить дочери ее самый большой грех, то отец остался тверд и непоколебим. Он почти не разговаривал с дочерью, которая навсегда лишилась его благорасположения. Родители приняли дочь обратно в свой дом, но в сердце, и Линнет это чувствовала, они не простили ни ее, ни ее самовольного брака. Сколько бы горьких переживаний ни вызывало у Линнет ее прошлое, будущее вместе с настоящим внушали ей еще больше тревог и опасений.