Привет, красотка! - Патрик Санчес Страница 27

Руби не помнила нужный ключ и перепробовала все три, прежде чем дверь в дом Дорис поддалась. Едва войдя, девушка увидела Тако, рычавшего на нее с дивана. Пес прекрасно знал Руби, поэтому не снизошел до облаивания. Только Дорис дозволялось гладить, брать на руки или как-то иначе контактировать с Тако; остальным двуногим это грозило неудержимым собачьим гневом. Вообще чихуахуа не больше белки, но когда к Дорис приходили гости, она закрывала Тако в спальне — малыш бросался на людей как бешеный енот.

Руби была одной из немногих, кого Тако терпел, пока та его не трогала, не подходила слишком близко и не глядела на песика слишком долго. Статус-кво устраивал обе стороны, но сегодня Руби предстояло придумать способ забрать собаку к себе: нельзя же в самом деле ежедневно мотаться за сорок миль в Ла-Плату кормить пса, пока Дорис не поправится.

— Привет, Тако, — сказала Руби самым дружелюбным тоном.

Собаке не оценила жест доброй воли: Руби нарушила договор! Пес немедленно преисполнился подозрений. Приподняв голову, он посмотрел на Руби, затем огляделся, словно желая удостовериться, что девушка обращается к нему.

— Привет, малыш, — повторила Руби высоким детским голоском, которым люди часто сюсюкают с животными.

Тако вознегодовал: Руби посмела заговорить с ним! Вскочив, он вытянул шею и обнажил крошечные клыки.

— Ладно, Тако, будь умником. — Руби старалась держаться уверенно и дружелюбно, но пес медленно зарычал, запрещая ей подходить ближе.

— Перестань, все равно поедешь ко мне домой, — сказала Руби, медленно приближаясь к песику.

Тако громко гавкнул, словно говоря: «Щас, разбежалась!»

Руби протянула руку, но песик выдал внезапную и такую бешеную смесь рычания и лая, что девушка в испуге отшатнулась.

— Ой, да ради Бога! ~ с досадой сказала она, отступив и соображая, как забрать маленькое чудовище в машину. Если попытаться взять его на руки, дело кончится прививкой от бешенства… На кресле рядом с диваном лежал шерстяной платок. Под неотрывным подозрительным взглядом Тако Руби взяла платок, развернула и быстрым движением набросила на собаку. Как только платок накрыл Тако, Руби сгребла края платка под псом и взялась за углы, соорудив, таким образом, оригинальную сумку для чихуахуа. Держа узел на вытянутой руке, Руби понесла его к выходу. Тако неистово крутился и скулил.

— Заткнись, — мстительно сказала девушка, взяла со стола поводок и вышла на улицу, где сосед Дорис возился со своим цветочным ящиком.

— Здрасьте, мистер Прескотт, — небрежно бросила Руби и как ни в чем не бывало прошла мимо, прикидывая, какое зрелище представляет собой толстуха, несущая чихуахуа, завернутого в платок.

Дойдя до машины, Руби подавила желание сунуть узел в багажник и положила сверток со взбешенным псом на заднее сиденье. Усевшись за руль, девушка обернулась: Тако перестал лаять, сосредоточив усилия на том, чтобы выбраться из вязаной темницы. Выпутавшись из платка, Тако подбежал к дверце и поднялся на задние лапы, пытаясь выглянуть в окно. Когда Руби выезжала задним ходом, Тако начал скулить и бегать взад-вперед по сиденью.

— Все в порядке, малыш, — успокаивающе сказала Руби. Песик выглядел таким несчастным и потерянным, что Руби стало его жаль. Не успела она договорить, как Тако прекратил скулить и издал предупреждающее рычание: Руби снова нарушала договор!

— Отлично, крысопес! — рассердилась девушка. Выехав из Ла-Платы, Руби поехала домой. Если не будет пробок, она доберется через час.

Вскоре впереди показался бывший Общественный колледж округа Чарлз, ныне колледж Южного Мэриленда. Всякий раз, проезжая мимо кампуса, Руби вздрагивала от воспоминаний о летнем спортивном лагере, куда в свое время ее упекли родители.

По утрам, несмотря на каникулы, Дорис криками из гостиной подгоняла дочь, путая опозданием на линейку. У девочки не было охоты целый день жариться на палящем солнце, и она громко отвечала из постели, что плохо себя чувствует. Иногда Дорис позволяла ей остаться, но чаще начинала читать нотации, и вскоре Руби была готова уйти куда угодно.

Руби очень радовалась, когда ее оставляли дома. Никаких недомоганий, естественно, не было и в помине, просто ей не хотелось восемь часов потеть на летней жаре. Дурацкий дневной лагерь ее заставляли посещать два года подряд, и Дорис не уставала объяснять дочери преимущество физических упражнений по сравнению с лежанием перед телевизором.

Сказавшись больной, Руби дожидалась, пока мать уйдет на работу, спрыгивала на пол, на ходу поворачивала пластмассовое колесико термостата, включая кондиционер на полную мощность, и бежала на кухню. Вернувшись с горой лакомств, она усаживалась перед телевизором. В начале восьмидесятых кабельное телевидение еще не дошло до Ла-Платы, поэтому Руби включала Седьмой канал, заползала под одеяло и смотрела «Доброе утро, Америка». Больше в это время смотреть было нечего, а в Дэвиде Хартмане и Джоан Лунден в восемь утра было что-то особенно убаюкивающее. Руби обожала уютно устроиться под одеялом, смотреть новости, интервью и чувствовать себя взрослой. Иногда девчонка наливала чашку кофе из кофейника, оставленного матерью на кухонной стойке. Руби не выпивала ни глотка, но просмотр новостей с чашкой кофе в руке давал полную иллюзию собственной важности и зрелости. С кровати не было видно зеркала, и, когда дом становился тих и пуст, Руби сидела на кровати, представляя себя кем-то другим — может быть, Блэр Уорнер [45]или Мэллори Китон [46], — стройной, привлекательной, окруженной толпой поклонников.

Когда Руби проигрывала утреннее сражение с Дорис, приходилось идти в лагерь, проходить через спортзал и спускаться на баскетбольный корт, традиционное место сбора. Руби не жалела времени, стараясь убедить Дорис, что едва дышит и в лагерь не пойдет, поэтому постоянно опаздывала. К ее приходу дети успевали успокоиться и встать в ровную шеренгу, готовые идти играть в соккер или провести целый день на волейбольной площадке, что, по мнению Руби, было настоящей пыткой. Девочка старалась встать в конец шеренги незаметно, но Мэтью Грин этого не допускал, нарушая тишину звучным «му-у-у», которое постепенно отточил до мастерского уровня. Руби гадала, уж не шпионит ли Мэтью за коровами где-нибудь на ферме, настолько похоже у него получалось.

Руби, делая вид, что ничего не слышит, с непроницаемым видом проходила сквозь строй. Одни дети смеялись над ней, другие смотрели с жалостью. Она не желала замечать ни тех, ни других. По идее многолетние безжалостные издевки вырабатывают иммунитет к наглому мычанию или хрюканью, но Руби так и не привыкла к насмешкам, и всякий раз выходка Мэтью Грина задевала ее до слез. Девочка крепилась, не желая прослыть толстой плаксой, и плакала, вернувшись домой или закрывшись в кабинке туалета, а иногда уходила за здание спортзала, где ее никто не видел.