Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей Страница 26

Стюарт, оценивая своих детей, не был так великодушен. Он рассчитывал на что-то, ждал от них чего-то, чего не мог определить сам. И был в них разочарован.

Пегги не соответствовала представлениям Стюарта о том, какой должна быть его дочка. Девочка должна быть нежной, хрупкой и похожей на куклу, а Пегги такой не была. И дело не в ее изуродованном оспинами личике, хотя Стюарту и было больно на него смотреть. Она была слишком напористой, энергичной и дерзкой. Она вела себя как мальчишка.

А Стюарт-младший, его сын, которому следовало быть его утешением и его товарищем… Стюарт был неженкой и маменькиным сынком. От этого было никуда не деться. Он начинал мигать, когда видел связку подстреленных птиц или принесенную с охоты оленью тушу. Наездник он был никудышный. Он не умел даже прилично плавать, он держал голову над водой, как девчонка, и был девчонкой.

Единственное, что можно было сказать в его пользу: он разбирался в автомобилях лучше любого из знакомых Стюарту взрослых. Когда ему не было еще восьми лет, он уже умел водить «олдс» и делал с мотором что-то такое, отчего тот не стучал, а пел.

Почему он не мог так же справляться с ружьем и лошадью? Сказать, что Стюарт был недоволен сыном, значило ничего не сказать.

Маргарет относилась а Стюарту-младшему иначе. В один прекрасный день, перебирая сувениры из коробки, Маргарет поняла, что дамы, даже овдовевшие, не могут ни выходить, ни выезжать без сопровождения. И тогда она почувствовала интерес к сыну.

У него была приятная внешность. Со стороны это должно выглядеть красиво: очаровательный мальчик помогает матери выйти из экипажа, носит за ней покупки, подает ей веер, заходит к ее приятельнице, чтобы забрать маму домой после чаепития.

Но манеры у сына были ужасные. Живя здесь, вдали от города, он и не мог ничему научиться.

В тот же вечер Маргарет принялась обтесывать маленького Стюарта, делать из него «настоящего джентльмена» – в своем, разумеется, представлении.

Она не говорила ему, чем она, собственно, занимается. Он знал только, что мама почему-то стала уделять ему внимание и что это как-то связано с теми чудесами, которые ожидают их обоих в будущем.

Маргарет отгораживалась от детей, реяла где-то в отдалении. «Она очень хрупкого здоровья, ее нельзя расстраивать» – это было главное, что мальчик усвоил о ней со слов Занзи. Но Стюарт был маленьким ребенком, а Маргарет – его матерью, и уже поэтому он был готов ее боготворить.

Теперь она проводила с ним много времени каждый день; она целовала его, от нее пахло цветами, а ее нежный голос обещал ему что-то таинственное и необыкновенное. Стюарт-младший изо всех сил старался порадовать мать, заслужить ее улыбку. Он то и дело мыл руки, он несколько недель учился и наконец научился правильно кланяться, он подавал ей шаль и придвигал стул, он овладел умением говорить ровным голосом и ходить без шума.

Пегги, совершенно не понимая, что происходит, тоже из кожи лезла, чтобы заслужить внимание матери, но удавалось ей это только тогда, когда она приносила из школы газету, нужную, чтобы выполнить домашнее задание. Маргарет упрашивала Пегги отдать газету, осыпала девочку поцелуями, а потом торопливо уходила к себе в комнату и запиралась, чтобы Пегги не могла войти.

Газеты были в Барони редкостью. Стюарт-старший ими не интересовался и не хотел давать Маргарет на них денег. Поэтому, когда газета оказывалась у нее в руках, Маргарет с жадностью набрасывалась на каждую страницу. Она читала медленно, старательно всматриваясь в каждое слово или картинку, запрещая себе заглядывать в конец, в тот раздел, который ее сильнее всего занимал.

Это был раздел для женщин: реклама, моды, светская хроника. Ничто, кроме него, не связывало Маргарет с миром ее мечты.

Только из газет она и узнала, что шляпы стали объемнее, с широкими полями и большими тульями. И носят сейчас перья страуса, а не белой цапли. Маргарет мысленно примерила на себя модель, которую предлагал универмаг Керрисона. Модель называлась «Гейнсборо». Да, на ней это выглядело бы прелестно.

Тот же Керрисон предлагал и другую модель с французским названием «Merveilleuse». [2]Вот уж от чего Маргарет была в шоке. Платье совсем узкое, под него больше одной нижней юбки не наденешь. И талия какая-то нелепая, почти под грудью, таких талий в природе не бывает. У Маргарет отлегло от сердца, когда она увидела, что остальные платья выглядят как должно: пышная юбка, талия рюмочкой – все это подчеркивает женственность фигуры. Ох, если бы у нее был приличный корсет. Все ее корсеты были совершенно выношены, Занзи приходилось ставить на них заплатки.

Полстраницы посвящалось приему, который мистер и миссис Дженкинс Рэгг устроили в честь родителей миссис Дженкинс Рэгг, праздновавших свою золотую свадьбу. Миссис Дженкинс Рэгг! Господи, да это же Каролина Уэнтворт, мысленно воскликнула Маргарет. Никогда бы не подумала, что она сумеет выскочить замуж, да еще за такого красавца, как Дженкинс Рэгг. Помню, у него чуть не сделалась истерика, потому что я отказалась танцевать с ним второй вальс. На каком же балу это случилось? По-моему, я была в голубом платье с бархатными бантами на плечах, и ему было очень жаль, что он отшитый франт, а не пришитый бант – так, кажется, он сказал. Он повторил это несколько раз, и я чуть не умерла от смеха. Да, конечно, этот бал давали Тенни. Или нет, Маршалы… И Маргарет побежала за своей сувенирной коробкой.

В этот день Занзи принесла ей ужин в спальню. Маргарет одно за другим читала имена гостей, перебирала воспоминания, связанные с каждым из них, и на это ушло столько времени, что она легла в постель на час позже обычного.

Перед сном она бережно сложила газету и спрятала ее вместе со своими сувенирами. Потом нырнула под одеяло. «Это не может тянуться долго, – подумала она. – А потом я снова окажусь там, вместе со всеми». Витая между сном и явью, она грезила о голубых бантах и веере из страусовых перьев. На ее пленительных губах играла улыбка.

– Уже недолго, – услышала она собственный шепот. – Я подожду.

И Маргарет уснула.