Желания - Ирэн Фрэн Страница 26

Корнелл, потягивая трубку, ожидал его, прислонившись к окружавшей дом каменной ограде. Он указал на чистое, без облаков небо:

— Через два дня День Всех Святых… Вам не говорили?

— День Всех Святых? Ах, да. Осень заканчивается, и заканчивается хорошей погодой.

После урагана, после Юдит, а особенно после «Дезирады» и этого безумства с Анной Тренди позабыл о числах и временах года. Он упрекнул себя за сказанную банальность, но тут же расслабился, настолько хорошо ему было рядом с Корнеллом перед освещенным солнцем известковым фасадом. Дом был длинным, приземистым, прочным и по местному обычаю окружен садом, отгораживающим его от дюн. В саду тут и там виднелись маленькие огненно-красные осенние розы.

— Вы возвращаетесь к жизни, — заметил Корнелл.

— Это необходимо.

Тренди отвечал не думая, но на сей раз у него не было времени упрекнуть себя в этом — Корнелл уже подталкивал его к дому.

— Немного вина? Это заменит нам чай Рут. Осторожно, пригнитесь, дверь немного низковата.

Тренди вошел в длинную комнату, уставленную книжными стеллажами. Кроме этого здесь стояли грубый стол, заваленный папками и картотеками, несколько стульев и кровать, накрытая стеганным золотыми нитями одеялом, к которому явно приложила руку Рут. В камине, сложенном из неотесанных камней, горел огонь.

— Вот вам типичный дом писателя, — сказал Корнелл, выколачивая трубку. — Начинаешь с того, что читаешь несколько книг, а затем появляется желание написать что-нибудь самому. Чтобы это получилось, мало читать самое лучшее. Тогда в шестьдесят пять, как я, будешь окружен целой библиотекой. Из-за книг я всегда оказывался у разбитого корыта в сердечных делах — всегда предпочитал книги своим супругам или любовницам. Отличное средство, чтобы писать спокойно, а также состариться в одиночестве.

Полунамеком он говорил о Рут, часто отталкивающую его. Тренди был этим поражен. Он подошел к полкам и вытащил несколько книг. Как и следовало ожидать, это оказались труды о религии, мифологические словари, научные работы, по большей части об океанических легендах, и эссе о фантастических созданиях, порождениях Средневековья. Здесь были и книги, автором которых был сам Корнелл: «Сфинкс и дракон», «Парафраз об астролябии», «Гномы и эльфы», «Вавилон на море» и, наконец, два труда, известных во всем мире, — «Великая Спящая Рыба» и «Ночь колдуний».

— Оставьте все это, — посоветовал Корнелл. — Ундины, сильфиды, дьяволы, призраки, большая хищная рыба, спящая в нас с начала времен и населяющая нас во сне бессвязными образами… Я все время повторяю одно и то же.

Он хохотнул, открыл стенной шкаф, достал два стакана и бутылку вина.

— «Великая Спящая Рыба», — повторил Тренди, не слушая его. — Я знаю вашу книгу, читал несколько лет назад, чтобы отвлечься от биологии. Она меня развлекла. А вы знаете, что один вид рыб был назван химерами? Есть еще морской дьявол, рыба-луна… Несмотря на столь поэтические названия, они существуют на самом деле. И еще есть великая спящая рыба, целаканта, последняя представительница рыб палеозойской эры. Сегодня их насчитывается не более пятнадцати экземпляров. У них в животе есть удивительный карман, а живут они в узких разломах гигантских впадин, откуда выплывают очень редко. Вот настоящие Левиафаны, Великие Спящие Рыбы…

— Не стройте из себя реалиста, — бросил Корнелл. — Вы ведь тоже мечтатель. И даже вы не останавливаетесь.

— Я занимаюсь искривленными скелетами рыб; искривления начались некоторое время назад. Это более чем конкретно. Это наука. Чистая наука.

Корнелл не ответил. Он пил вино маленькими глотками, словно демонстрируя свое исключительное терпение. Помолчав, он показал Тренди на дверь в глубине комнаты:

— Полагаю, вам захочется посмотреть, где работала Юдит?

Тренди тут же отставил свой стакан. Корнелл вдруг заговорил с робостью, словно Юдит вот-вот могла войти. Тренди толкнул дверь. Открылась пустая и очень светлая благодаря огромному угловому окну комната.

— Это было два года назад, — начал Корнелл. — Юдит навестила меня вместе с матерью. На следующий день она явилась одна и попросила уступить ей эту комнату. «Я не буду вам мешать, мне нужна только вторая половина дня. Мне хватает „Светозарной“, она очень высокая и светлая, но хотелось бы, чтобы окно выходило на восток…» Она умеет убеждать, вы знаете. И я пробил это окно.

В самом деле, востоком здесь Юдит была сыта по горло: окно выходило на пляж, туда, где пески встречались с горизонтом, где садилось солнце.

— Я боялся, уверяю вас, — продолжал Корнелл, — но она никогда меня не беспокоила. Она рисовала, как бы сказать… благоговейно. В тишине, набожно. Приходила и запиралась до вечера. А потом уходила, все такая же молчаливая. В это время принимаюсь за работу я. Я люблю ночь. Я в ней нуждаюсь. Люблю ее хаос, порождающий призраков. Самых старых призраков человечества. Ночью обретаешь истинные источники вдохновения — источники, обычно скрывающиеся, погребенные, темные. Ночь — время остановившееся, бесконечное. Работая ночью, можно перенестись очень далеко — к Иисусу Христу, друидам, первым колдунам, даже к Потопу, Вавилону и его демонам. Полная фантасмагория, которую я люблю, но в которую никогда не верил. Я изучаю ее так же равнодушно, как вы свои рыбьи кости.

Но Тренди почти не слушал его. Он стоял перед мольбертом Юдит, накрытым огромным куском ткани, и не отрывал от него глаз.

— Пойдемте, — позвал его Корнелл. — Когда Юдит работает, я ухожу. Берег переменчив и полон чудес. Пойдемте.

Вместо ответа Тренди подошел к мольберту.

— Пойдемте, — настаивал профессор. — Я никогда не смотрю на незаконченную работу. Такое между нами соглашение. Я дал ей слово…

— Между мной и Юдит не было никаких соглашений.

— Но…

— Мы с Юдит почти незнакомы! — сухо промолвил Тренди, сдернул ткань и замер пораженный. Он ожидал увидеть морской пейзаж, написанный еще неумелой рукой, смутно напоминающий импрессионистов, какие часто пишут начинающие художники. А перед ним было голубое с золотом Благовещение, кропотливо выписанное в стиле прерафаэлитов.

— Вы не должны были так поступать, — укорил его Корнелл.

Но Тренди никак не мог оторваться от картины. Она выглядела незаконченной — Юдит не прописала лица, но не это было странным. Поражали некоторые детали. У Девы Марии под покрывалом были такие же короткие волосы, как у Юдит. Перед ней стоял ангел с черными крыльями, одетый в изысканный серый фланелевый костюм, какие шьют лучшие британские портные. В петлицу костюма была вставлена бутоньерка из увядшей голубой скабиозы. Над головой девушки ангел держал тонкую длинную шпату, чтобы убить или возвести в ранг новой Богоматери? Тренди накинул на мольберт ткань. Некоторое время его взгляд блуждал по комнате в поисках знака, больше в поисках чего-то, что дало бы ему ключ к этой странной картине. Но вокруг были лишь обычные принадлежности художника — кисти, тюбики с красками, карандашные наброски. Разгадка могла быть только в лицах, но они еще не были написаны.