Новая методика обольщения - Холли Габбер Страница 26

— У него отдельная палата?

— Ну, как сказать… Вообще, палата на двоих, но она разделена посредине такой, знаете, непрозрачной пластиковой шторкой. Его сосед не виден и не слышен — можно считать, что папа лежит один.

— Его скоро выпишут?

— До Рождества, это точно. Может, во вторник. Нам сюда.

Перед самой палатой Том притормозил:

— Давайте я войду первым. Посмотрю, как он, скажу пару слов, а потом махну вам рукой. Обставим ваше появление по всем законам драматургии, пусть сработает эффект неожиданности.

— Том, а этот эффект не повредит вашему папе?

— Так это же будет приятная неожиданность. Я уверен, что на самом деле он хотел бы вас увидеть. Просто папу иногда переклинивает, и он начинает усердно действовать себе во вред. Вот он от вас спрятался, а теперь наверняка изводится сомнениями, правильно ли поступил. Но учтите, он ни за что в этом не признается. Папа всю жизнь пытается казаться таким твердым, таким сильным, словно он один, из стали отлит, а всех остальных слепили из… гримировочного воска. Но вообще-то сейчас ему довольно паршиво. А ваш визит должен его взбодрить.

— Ну, хорошо.

Распахивая дверь по сигналу Тома, Полин ощущала себя звездой телешоу, входящей в студию под аплодисменты заждавшейся публики. Эффект неожиданности проявился в полной мере: Полин еще никогда не видела у Николаса такого выражения лица, у него даже рот слегка приоткрылся. Дважды моргнув, он повернулся к Тому:

— Твоя работа?

— Что ты имеешь в виду? Разве ты не доволен? А твою реакцию, папа, я запомню. Классное непосредственное изумление — в чистом виде, без примесей…

— Лучше помолчи. Садись, Полин, что ты стоишь? Ох… Кажется, я вычислил всю цепочку. И я даже догадываюсь, кто был в ней первым звеном. Марша ведь не может хранить секреты больше суток. Еще странно, как она столько-то продержалась…

Полин села рядом с кроватью. Николас и впрямь выглядел неблестяще: под глазами залегли темные круги, лицо приобрело нездоровый, сероватый оттенок, оба запястья были туго перебинтованы.

— А чего же ты хотел, Ник? Ты исчез, пропал, растворился — телефоны молчат. И мне следовало принять это как должное? Ничего не предпринимать, как ты велел, и безмятежно ждать? Чего? Знаешь, какие мысли меня посещали? Почему ты не позвонил мне в среду, когда тебе стало хуже? Почему не попросил позвонить Маршу или Тома? Я немедленно приехала бы и сидела здесь, у твоей кровати!

— Мне ответить на все вопросы или можно выборочно? Прости, Полин, но за последние дни я немного отвык от твоего напора.

— Тебе не стыдно? Я все равно узнала бы правду — чуть раньше, чуть позже…

— Честно говоря, я уже думал, как буду перед тобой оправдываться. Просто, сперва я хотел выйти отсюда и слегка зализать раны.

— Ник, лишь присутствие твоего сына заставляет меня сдерживаться. Ты так ничего и не понял! Видишь исключительно то, что на поверхности. Думаешь, ты мне нужен, только здоровым? Кстати, как ты себя чувствуешь?

Николас покосился на Тома, слушавшего обоих с огромным интересом.

— Нормально, Полин. Вполне прилично.

Том закатил ослепительно голубые глаза.

— Я поработаю переводчиком. Папа чувствует себя просто великолепно — если, конечно, сравнивать его теперешнее состояние с состоянием в ночь со среды на четверг. Это был настоящий кошмар. Но он ни за что не будет жаловаться и красочно описывать свои мучения. Правда, папа?

— Заткнись, трепло.

Николас приткнул подушку к спинке кровати и сел, едва заметно поморщившись.

— Ты ходила на вечеринку, Полин?

— Когда я узнала про тебя, то разорвала приглашение. Но все равно: спасибо за заботу и от меня, и от Сола. Ник, мне совершенно нечего тебе рассказывать…

— Да неужто?! Вот новость…

— …Да, поэтому поговори с Томом, а я просто тихонько посижу рядом.

Том мгновенно воспользовался полученной монополией на ведение беседы:

— Папа, утром позвонила Анна и заговорила меня до полусмерти, объясняя, какой режим питания ты должен соблюдать еще месяц. Как будто я твой личный повар. Лучше не включай телефон. Если она доберется до тебя со своими советами, ты снова сляжешь.

Николас повернулся к Полин:

— Анна — моя сестра. Она врач.

— Потом она долго и нудно жаловалась на Эрика, который вместе со своей дамой сердца отправится на Рождество к ее родственникам в какой-то университетский городок. Анна доказывала мне — мне! — что Эрик достоин лучшего, он не должен был позволять этой заносчивой провинциалке впиваться в него мертвой хваткой и что она — Анна — ждет от их связи самого плохого.

— Эрик — ее сын. Мой племянник.

— И он примерно такой. — Том подхватил очки Николаса, лежавшие на низком столике, напялил их на нос, взлохматил волосы и удивительным образом преобразился: это был беспощадный шарж на погруженного в себя заумного интеллектуала немного не от мира сего. Полин восхищенно покачала головой. Николас помрачнел:

— Не надо. Эрик очень толковый, хорошо образованный и порядочный мальчик.

— Ты перечислил те достоинства, которые у меня отсутствуют?

— Присутствуют, присутствуют… Просто жаль, что он недооценен. Понимаешь? Эрик не реализует свой потенциал. Он из-за неуместной в его возрасте замкнутости и стеснительности постоянно обитает где-то на задворках большого творческого процесса.

— А помнишь, как он на премьере «На свету» опрокинул бокал с красным вином на платье Джесси? Хорошо еще, она сдержалась. Но дома она все высказала, что думает о моем слепом кузене, который ловок и грациозен, как обкурившийся слон.

— Томми, сколько можно издеваться над бедным болезненным парнем?

— Над ним теперь особо не поиздеваешься. Бедный болезненный парень классно устроился, заведя себе любовницу и телохранительницу в одном лице. Она же выше Эрика на полголовы! Если бы я стал выяснять с ним отношения из-за пролитого вина, она точно засветила бы мне в глаз. Редкий случай, когда я согласен с твоей сестрицей, папа. Эта рыжая великанша меня тоже не вдохновляет.

— Главное, чтобы она вдохновляла Эрика. Что Анна в него вцепилась? Пусть живет, с кем хочет, лишь бы был доволен.

— А тогда, на премьере, ты видел, папа, какими глазами эта девица на него смотрит? Как будто перед ней, по меньшей мере Брэд Питт…

Упоминание о Брэде Питте натолкнуло Полин на дельную мысль.

— Извини, Том, я тебя перебью. А то потом забуду. Знаешь, моя двенадцатилетняя дочка без ума от того сериала про вампиров, где ты снимался… Господи, я опять забыла название. Не важно. Можешь дать ей свой автограф?

Том искусно сделал вид, что подобные просьбы оставляют его абсолютно равнодушным.