Тихоня для шалопая - Екатерина Котлярова Страница 26

Екатерина                                                                                                                      

— Что ты здесь делаешь? — повторяю свой вопрос.

— Тебя жду, — лениво поворачивает голову ко мне.

Губами снова обхватывает фильтр сигареты и делает глубокую затяжку. Выпускает дым и смотрит на меня, сощурив глаза. Замечаю, что мужчина зол по тому, как раздуваются ноздри и ходят желваки. Злится на меня, что я сбежала, не отвечала на звонки. И я его понимаю. Он имеет на это право. Опускают глаза в пол и сцепляю руки в замок.

— Хочу задать тебе тот же вопрос, Катя, — тушит сигарету и выбрасывает окурок в окно. — Что ты делаешь дома? Если после школы ты должна была сесть в мою машину и поехать со мной в ресторан?

— Я передумала с тобой ехать, — делаю крохотный шаг назад, ближе к двери. — У нас ничего не выйдет.

— Почему? — спрашивает терпеливо, наблюдая за тем, как я медленно отступаю.

— Потому что ты прав, слишком у нас с тобой большая разница в возрасте. Я тебе не подхожу, — глупое оправдание, в голове оно звучало убедительнее. Сейчас, когда мой голос дрожит, выглядит это жалко и неубедительно. Будто саму себя пытаюсь уверить в этом.

— И когда ты пришла к таким выводам? — отталкивается от подоконника и медленно двигается в мою сторону. Заставляю себя застыть на месте. Из своего дома мне некуда бежать.

— Сегодня, — не смотрю ему в глаза.

— Значит я слишком стар для тебя, я правильно тебя понял? — вкрадчиво, приближаясь вплотную.

— Да, Вы меня верно поняли, — пытаюсь улыбнуться уголком губ.

— Значит снова на "Вы"? — пальцами фиксирует подбородок, пытается заглянуть в глаза, но я упрямо отвожу взгляд. Смотрю ему за спину. — Посмотри на меня, Катя, — почти рык. Закрываю глаза, которые начинают предательски слезиться. — Или тот щенок, который тебя под подъездом обнимал, оказался лучше меня? — шипит в губы, практически целуя. Опаляя горячим дыханием лицо. Жмурю глаза и просто с титаническим усилием воли сдерживаюсь от того, чтобы податься вперёд. Преодолеть эти ничтожные миллиметры и прижаться поцелуем в его губам. — Лучше? — почти крик.

— А может быть и лучше, — распахиваю глаза и зло смотрю на него. За кого он меня принимает? За шлюху, как и его сын? Решил, что я от одного мужика к другому бегаю? — Гораздо лучше. Моложе. И резвее, — словами бью наотмашь. Потому что слова Гриши ранили меня не менее. Его недоверие. Его невысказанное, но такое явное обвинение.

Его лицо искажается от злости. Глаза вспыхивают яростью. И мне вдруг кажется, что он меня ударит. Отвесит пощечину. Играя желваками, сжал руку в кулак и ударил в стену, рядом с моим плечом. Несколько раз. С такой силой, что я услышала странный хруст. Испуганно сжалась. Закрыла голову руками и всхлипнула.

Отходит резко, будто противно рядом находиться.

— Я думал, что ты другая, — качает головой и покидает кухню, хлопнув дверью, чудом не разбив в стекло.

Глуша рыдания двумя руками, падаю на колени. Сжимаюсь в комочек на полу. Пытают унять разрывающую на части боль.

— Гришенька, — шепчу неслышно, утыкаясь лбом в холодный пол. — Не уходи, Гриша. Не уходи… пожалуйста…

В коридоре раздался грохот. Вот и всё, он захлопнул за собой дверь и ушёл. Вот и поставила я жирную точку в наших так и неначавшихся отношениях. Теперь он точно больше не вернётся.

Я ведь этого и добивалась, но только легче не становится. Только хуже. Ушёл. Навсегда. Я бы взвыла. Заорала. Заплакала в голос. Но нарастающая боль в груди не даёт возможности сделать вдох. Набрать в грудь воздуха. Остаётся только тихо поскуливать, баюкая боль.