Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни Страница 25

— Mala tempora currunt ^[10], — изрек нотариус Беллерио. — В недалеком будущем несчастной Италии придется проглотить немало горьких пилюль, и особенно достанется вам, молодым. Кавалер Бенито Муссолини — беспринципный демагог, одержимый жаждой власти. Когда народ лишают свободы слова и права мыслить самостоятельно, можно считать, что нация мертва. Ты помнишь, дорогой Спартак, что говорил Вольтер?

— «Я не разделяю ваших взглядов, но жизнь отдам за то, чтобы вы могли высказать их свободно», — процитировал молодой человек.

— Не удивлюсь, если в скором времени Вольтер будет объявлен опасным смутьяном и само его имя исчезнет из учебников истории, — продолжал старый нотариус. — Пойми, этот мошенник взял страну за горло и держит ее в кулаке. Всем нам полагается его слушать, верить ему и сражаться за него. Тебе кажется достойным подобный образ жизни?

— С вашего позволения, господин нотариус, я ведь простой крестьянин. У нас в деревне и солнце светит, и дождь идет не по законам фашистского режима. Стало быть, для нас ничего не меняется. Коров доить надо каждый день, хлеб созревает к осени, виноград хорош, когда дождей выпадает мало. И все это повторяется из года в год с незапамятных времен, вне зависимости от политики кавалера Бенито, — сказал в ответ Спартак.

— Значит, тебе глубоко плевать на режим? О боже, — тотчас же спохватился старик, — до чего же фашисты испоганили наш несчастный язык! «Глубоко плевать» — это же их любимая фраза! Ты ведь и сам так говоришь, уж признавайся! — поддел он Спартака.

— Я только говорю, что политика меня не касается. Король и его свита, Муссолини и его чернорубашечники далеки от нас, как луна от земли, — спокойно возразил молодой человек, пожимая плечами.

— Блаженна молодость в своем неведении! — воскликнул старый мудрец. — Что касается меня, я бросаю все и уезжаю в Америку с моей Джачинтой. Там я, по крайней мере, смогу умереть, не теряя своего достоинства.

Нотариус Беллерио, человек энциклопедически образованный и всей душой ненавидевший Муссолини, был владельцем десяти гектаров земли, которые семья Рангони обрабатывала исполу. И вот сейчас Спартак приехал к нему в Болонью, чтобы внести арендную плату за полгода. Рангони были честными арендаторами, представляемые ими счета всегда были верны до последнего чентезимо. Спартак вырос на глазах у нотариуса, вызывая его восхищение своим умом и основательностью. Когда молодой Рангони навещал его, старик с удовольствием угощал юношу чашкой горячего шоколада, вел с ним беседы о литературе и философии, расспрашивал об учебе и планах на будущее. Спартак жадно впитывал каждое слово, услышанное от нотариуса, даже когда не понимал до конца их смысла. А уж горячий шоколад, которым его угощала Джачинта, можно было смело назвать божественным нектаром.

Джачинта служила у нотариуса экономкой и жила в его большом доме позапрошлого века под Двумя Башнями ^[11], где проживали и держали нотариальную контору уже три поколения семьи Беллерио. Сама она родилась в Предаппио, то есть была землячкой Муссолини, и гордилась тем, что знала донну Рашель ^[12] еще в те времена, когда та перебивалась с хлеба на воду, как и все остальные обитатели местечка. Джачинта вошла служанкой в дом Беллерио, едва ей исполнилось тринадцать. Теперь ей было уже около тридцати, но она все еще выглядела молоденькой девушкой с пышными формами, гладкой и мягкой, как масло, кожей, громадными и томными черными глазами. Все местные сплетники хором утверждали, что нотариус, бездетный вдовец, сделал ее своей любовницей, но эти толки не находили подтверждения. Зато было точно известно, что два брата Джачинты эмигрировали в Америку много лет назад и, по слухам, сколотили там состояние, открыв процветающий итальянский ресторанчик. Все эти годы братья настойчиво звали ее к себе, справедливо полагая, что Джачинта, великая мастерица замешивать и раскатывать макаронное тесто, пригодится им в работе. Но Джачинта так и не смогла решиться на отъезд: у нее не хватало духу оставить бедного нотариуса одного.

Однако теперь старый специалист, похоже, вознамерился пересечь океан вместе с ней.

— Вы действительно решили уехать? — насторожился Спартак.

— Я закрываю контору, продаю землю, дом, машину. Сажусь в Генуе на ближайший пароход и через неделю с небольшим буду в Нью-Йорке, — решительно заявил нотариус Беллерио.

Джачинта вошла в кабинет, где двое мужчин были поглощены беседой. Белоснежный фартук с нагрудником, повязанный поверх темного платья, подчеркивал ее роскошный бюст и тонкую талию.

— Хочешь еще чашку? — спросила Джачинта молодого человека, поднимая над столом серебряный кофейник.

Спартак кивнул скорее из вежливости, чем из любви к сладкому. В воздухе запахло чем-то куда более аппетитным, чем шоколад. Ему было двадцать лет, и он чувствовал, что мир принадлежит ему. Иногда ему казалось, что стоит лишь протянуть руку, чтобы взять все, что захочется. Надо только не упустить свой шанс, вовремя распознать удачу. И вот сейчас он понял, что великий момент настал. Времени на размышление не было, и он бросился вперед, как с обрыва в речку.

— Если вы решили продать землю, я бы хотел ее купить, — выпалил Спартак единым духом.

Старый нотариус с улыбкой подмигнул юноше.

— Я для того и начал разговор, — пояснил он. — Цену этим десяти гектарам ты знаешь сам. А я знаю, что у вас отложены деньги, вырученные плетением корзин.

Спартак кивнул. Изготовление и продажа корзин из камыша стали прибыльным занятием для семейства Рангони. Все началось, когда Спартак едва вышел из детского возраста. Он сам придумал себе это дело, чтобы иметь возможность оплачивать учебу. Долгими зимними вечерами, пока его ровесники играли или бегали в кино, Спартак плел корзины и продавал их на рынке. За пару лет, поскольку круг клиентов все больше расширялся, а заработки начинали оказывать заметное влияние на семейный бюджет, мальчик сумел вовлечь в свое прибыльное дело родителей и сестру.

— У нас действительно отложены деньги. Но их не хватит, чтобы сразу выплатить всю сумму, — честно предупредил Спартак.

— Знаю, знаю. Мало денег, зато доброй воли хоть отбавляй, — усмехнулся нотариус.

— Давайте так сделаем, — предложил молодой человек. — Подскажите мне сами, как я должен действовать. Мне эта земля позарез нужна, вы же знаете. Как вспомню, сколько пота мы на ней пролили, так мне начинает казаться, будто она отчасти вроде бы уже и наша.