Контора - Нил Роуз Страница 25

– Давай пойдем на компромисс, – предложил я. – Ты, конечно же, не будешь возражать, что Чаплин очень хорош?

– Чаплин? – заорала Саманта, вперив в меня безумный взор. – Чаплин? Ты поставил его рядом с Китоном? Да как ты посмел! – С этими словами Саманта соскочила с табурета и, оторвав Клару от Эша, умчалась прочь вместе с ней. Эш остался стоять среди танцующих, глядя на меня с разинутым ртом.

Затем он подошел к бару.

– Черт возьми, Чарли, у меня с ней все шло, как по маслу. Что ты сказал?

Реакция Саманты меня ошеломила. Хорошо еще, что я не успел сказать ей о своей любви к Гарольду Ллойду, [20]а то она, вероятно, стала бы преследовать меня в судебном порядке.

– Не уверен, что ты поймешь. Сначала был Бастер Китон, потом Чарли Чаплин, и вдруг все стало из рук вон плохо.

Эш был недоволен, что киноэкран встал между ним и его новой победой.

– О'кей, Чарли, сегодня вечером развлекайся сам.

Он тоже удалился с рассерженным видом, и это последнее, что я помню. Дальше все покрыл туман.

Внезапно занавески энергично раздернули, и в комнату хлынул свет. Я издал тяжелый стон и услышал, как Ханна презрительно фыркнула. Голова у меня болела, особенно слева.

– Вставай, ленивый придурок.

– И тебе доброго утра, – пробурчал я.

– Если ты ожидаешь хоть капли сочувствия, то можешь отдохнуть от этой мысли.

Я попытался осторожно поднять веки, но это оказалось мне не под силу, и я осторожно прикрыл глаза.

– А что? Мне требуется сочувствие?

– Ты же не станешь отрицать, что вчера вечером вел себя как законченный кретин.

В моем нынешнем состоянии трудно было что-либо отрицать или подтверждать. Однако я опасался худшего. Возможно, мой разум оказывает мне услугу, покрыв мраком остаток вечера. Я неуверенно сел, все еще не открывая глаз.

– Не сомневаюсь, что ты права, но не могла бы ты просветить меня насчет того, в чем именно проявился мой кретинизм?

Я почувствовал, как Ханна села рядом.

– Значит, ты не помнишь ту женщину, которая вылила на тебя свой стакан? И драку? И что ты сказал Йану Макферсону? – Интересно, а он-то что там делал, подумал я.

– Отвечаю на все вопросы: нет, нет и нет. – Тут в памяти моей что-то забрезжило. – О, погоди! Там была какая-то женщина.

Ханна похлопала меня по коленке, подбадривая.

– Правильно, возле бара. Возле которого ты провел слишком много времени, следовало бы мне добавить.

– И я выдал какую-то исключительно смешную шутку, над которой она не смеялась. Верно?

– В общем-то да, – ответила Ханна, и по ее тону я понял, что она начинает смягчаться. – Ты без умолку трещал о Гручо Марксе и Бастере Китоне, причем не особенно вразумительно. А потом вспомнил ту дурацкую шутку Гручо Маркса – ты твердил, как попугай, что твой папа всегда ее рассказывает, – и поплелся искать, на ком бы ее испробовать. Это плохо закончилось.

Мне с трудом удалось вспомнить женщину, с которой я беседовал, в шестой раз приканчивая двойную порцию водки.

– Ах, да.

– Так что же ты ей сказал?

– Да-да, теперь я вспомнил. Я сказал: «Знаешь, ты очень красивая. Это у вас наследственное?» Она сразу же заглотила наживку. «Вообще-то я обязана своей внешностью маме», – ответила она. Тогда я спросил: «Она что, занимается пластической хирургией?» Помнится, в тот момент мне показалось, что ничего смешнее я в жизни не изрекал.

– Я знаю, – сказала Ханна. – Я видела, как ты грохнулся с табурета, а она принялась поливать тебя пивом – тебе было не подняться с пола. Однако справедливости ради следует добавить, ты так и не перестал смеяться – просто ржал, как лошадь.

– Значит, я веселился от души?

– После драки – нет.

– Драки?

Ханна мягко взяла меня за руку и стащила с кушетки. Подведя меня к зеркалу, она велела открыть глаза. Я неохотно повиновался: зрелище было не из приятных. На меня глянул всклокоченный молодой человек со слезящимися глазами и кровоподтеком на виске. Я указал на этот синяк:

– Драка?

– Драка, – подтвердила Ханна.

– Как это случилось?

– Элли.

– Вот это дело рук Элли?

– Нет, Чарли, конечно, это не она. Правда, не отрицаю, что искушение поставить тебе синяк было сильным. Нет, это сделал ты сам.

– Что-то не припомню, чтобы я дал себе по голове.

– Разумеется, я выражаюсь фигурально.

– Понятно. Так кто же это сделал?

– Я просто не могу поверить, что ты не помнишь такое.

– Очевидно, это последствия травмы. Я много лет не дрался. Мой папа всегда говорил, что лучше пожертвовать своим достоинством, а не внешностью. Так что мне бы сейчас не помешала небольшая доза сочувствия.

– Я же сказала: никакого сочувствия. – Но Ханна не смогла удержаться от ласковой улыбки. – Однако я готова пойти на компромисс: чай и тосты.

Я пошел по-быстрому умыться и одеться, а потом мы устроились на кухне. Ханна принялась готовить завтрак, повествуя о вчерашнем вечере.

– Значит, ты не помнишь, как ворвался в круг танцующих и начал танцевать с нами?

– Возможно, эта травма затуманила мне мозги, – предположил я. Правда, в памяти начали всплывать обрывки какого-то кошмара. – Неужели я действительно сказал это вчера вечером?

– А то нет, – усмехнулась Ханна. – Ты прыгал между нами, как Джон Траволта, накачанный ЛСД. Это было несносно! Ты и в лучшие времена вряд ли победил бы на танцевальном конкурсе, а вчера были явно не лучшие времена.

– Хватит насмехаться над моими грациозными па – давай рассказывай, как было дело.

– Мы с Люси танцевали с тобой – вернее, вблизи тебя, а ты вихлялся вокруг, как законченный кретин. Элли танцевала с тем хорошеньким мальчиком.

– Это мне о чем-то говорит. Он из тех, кто играет в регби. Мистер Мускул, да?

– О да. С мускулами у него все в порядке. Впрочем, ты вскоре убедился в этом сам.

– Да, да, да, теперь я вспомнил. Галстучник.

Ханна ободряюще улыбнулась.

– Правильно. Правда, я не уверена, что он был в восторге от этого прозвища.

– Но галстук был отвратительный. Элли абсолютно не разбирается в мужчинах. У нее плохой вкус, не так ли?

В эту минуту в дверях кухни материализовалась сама Элли в пижаме, которая, как мне было известно, принадлежала Ханне.

– Наверно, именно поэтому ты мне когда-то нравился, – сказала она.