Контора - Нил Роуз Страница 24

Не успел я проснуться, как уже понял, где нахожусь. Вмятина под задом, вывернутая шея и пружина, вонзившаяся в ногу, подсказали мне, что это кушетка Ханны.

Кроме того, я понял, что не стоит шевелиться и, не дай бог, открывать глаза. Поэтому я еще какое-то время пребывал в полудреме, изо всех сил стараясь припомнить, как здесь оказался. Я мало что помнил с той минуты, как мы пришли в «Уголок свидетеля» и Эш потащил меня к двум юным блондинкам-практиканткам, сидевшим у стойки бара.

В подобных обстоятельствах я всегда предоставляю Эшу вести беседу, но на этот раз было не исключено, что за мной наблюдает Элли, и поэтому я жаждал отличиться. Возможно, сыграло свою роль и то, что я набрался гораздо больше, чем обычно, – ретроспективно я готов это допустить.

У меня уже шли на лад дела с Кларой – хорошенькой, но недалекой, когда Эш взял для всех по третьей порции текилы. Это было лишнее – уж он-то должен меня хорошо знать.

Когда алкоголь весело побежал по моим жилам, я внезапно ощутил вдохновение, вспомнив Гручо Маркса, [15]фильм с которым смотрел по видео прошлой ночью в постели. Я питаю нежность к подобным фильмам, поскольку отец таскал меня на них, когда бывал повторный показ. «Вот уж там ты действительно получишь удовольствие, сынок», – говорил он. Папа никогда не водил меня на фильмы, снятые после 1955 года.

Слегка покачиваясь, я наклонился к Кларе.

– Мне кажется, ты здесь самая красивая из всех женщин.

Она улыбнулась мне с сомнением, но, по-видимому, была польщена.

– Ты так думаешь?

Я не успел выдать свою коронную фразу: «Вообще-то не думаю, но я не прочь покривить душой, если мне может что-нибудь обломиться», так как Эш, хорошо знавший мой репертуар и не раз слышавший эту фразу, вклинился в разговор. На всякий случай он вполуха прислушивался к нашей беседе, болтая с Самантой.

– Видишь ли, Чарли любит эти старые фильмы, – произнес он, причем тон был почему-то извиняющийся. – Чарли Чаплин, братья Маркс и все такое.

– Сегодня шикарно быть левым, – сказала Клара.

Я вздохнул.

– Это Карл Маркс, а мы говорим о Гручо. Густые брови, усы и сигара. – Соскочив с табурета, я быстро засеменил, изображая этого комика.

– Мне всегда нравился Чико, [16]– внезапно заявила Саманта. И я мгновенно позабыл о Кларе.

– Гручо – самый талантливый из них, если хочешь знать мое мнение, – возразил я.

Тогда она процитировала знаменитую фразу из одного из фильмов, подражая псевдоитальянскому акценту Чико:

– «Покупайте тутси-фрутси только у нас».

– Не подсказывай, не подсказывай! – взволнованно воскликнул я. – Это из «Утиного супа». [17]

Саманта одарила меня одобрительной улыбкой.

– Очень хорошо! Все мои познания о том, как заключают контракт, почерпнуты из «Ночи в опере», [18]– продолжала она, имея в виду известную сцену, в которой Гручо и Чико никак не могут прийти к соглашению и один за другим отрывают кусочки от контракта, по поводу которого спорят.

Позабыв о хороших манерах, поскольку был в стельку пьян, я оттолкнул Эша, чтобы подобраться поближе к Саманте.

– Я должен на тебе жениться, – заявил я. – Мой папа будет от тебя без ума.

К счастью, она в ответ рассмеялась. И мы углубились в обсуждение фильмов тридцатых годов, а Эш увлек Клару в круг танцующих.

– А что ты думаешь о Бастере Китоне? [19]– спросила Саманта.

– Пожалуй, неплох. У него было несколько остроумных трюков. Но он не дотягивает до Гручо Маркса, не так ли? – Я был уверен в своих словах, так как почитывал историю кино.

Выражение лица Саманты мгновенно изменилось.

– Ты в этом уверен? – Как ни смешно, в голосе ее зазвучали опасные нотки.

Я вдруг расстроился и спросил:

– А разве это не так?

То, что начиналось как легкий, приятный флирт, перешло в нудную лекцию о жизни Китона. Как будто это кого-нибудь интересует!

– Помнится, папа мне рассказывал, будто братья Маркс пригласили Китона в один из своих фильмов, когда с ним было все кончено.

– Что это значит – «все кончено»?

– Все кончено? Он был безработным. Уже не мог смешить. Давай смотреть правде в глаза: он не выдержал проверки временем, не правда ли?

Саманта не на шутку разозлилась.

– Потому что какой-то тип с нарисованными усами и идиотской походкой был признан величайшим комиком двадцатого века, да?

У меня было ощущение, что я защищаю родного отца.

– Давай смотреть правде в глаза. Китон оказался не у дел, когда появилось звуковое кино. Вероятно, у него был голос, как… ну, не знаю, писклявый, как у девчонки, или что-нибудь в таком духе.

В свое время мне доводилось высказывать и более оскорбительные предположения, но Саманте хватило и этого.

– На самом деле у него был хороший голос. А величайший вклад твоего любимчика в мировое кино – это дурацкие комические брови.

Я поджал губы.

– В его честь был назван известный клуб – не забывай об этом. Я что-то никогда не слышал о клубе Китона.

Это была самая необычная дискуссия, какую мне когда-либо доводилось вести, а это кое-что значит: ведь я юрист, которому не раз за эти годы приходилось участвовать в отчаянной полемике. Скажем, был случай, когда проповедник отказался признать решение суда об уплате долга моему клиенту, аргументируя это тем, будто последний сказал, что Бог – лишь источник энергии.

В каком-то смысле диалог с Самантой стал приятным разнообразием после бесед на тему «моя фирма хлещет юристов похлеще, чем твоя», которые я обычно вел с собратьями. И я попытался заключить перемирие.