Цыганская магия - Барбара Картленд Страница 23

— Они славятся работой по металлу, а еще… колдовством.

Почувствовав, что король заинтригован, она продолжила:

— А не хотели бы вы, ваше величество, увидеть, как мы творим свои колдовские заклинания? И не позволите ли мне показать цыганские танцы?

— Ты танцовщица? — спросил он.

Она кивнула.

— Как твое имя?

После секундной паузы Летиция ответила:

— Савийя.

Она почти физически ощутила, как напрягся король, казалось, ему неприятно, что она носит имя его прапрабабушки. Затем он спросил:

— Знаешь ли ты, как много значит для меня это имя?

— О, конечно! И почитаю за честь и горжусь, что меня назвали так же, как величайшую из цыганских танцовщиц!

Она поняла, что он польщен, и добавила:

— Правда, сама я не достигла такой славы, но буду чрезвычайно горда, если вы, ваше величество, позволите танцевать для вас… Только для вас одного, никого больше.

С этими словами она отошла от окна и приблизилась к камину, возле которого стоял с любопытством взирающий на нее король.

Он сказал:

— Ты очень красива, Савийя. И полагаю, немало мужчин уже говорили тебе об этом.

В голосе его, как показалось Летиции, снова прозвучал некий оттенок цинизма. Она ответила:

— Случилось так, что я не знакома с мужчинами вне нашего племени. Возможно, вашему величеству это неизвестно, но женщины-цыганки находятся под очень строгим вниманием и опекой, сначала отцов, затем — мужей.

— Ты хочешь сказать, что ты замужем? — спросил король.

Летиция улыбнулась.

— Нет.

— Тогда, должно быть, все мужчины вашего племени просто слепы! — Не сводя с нее глаз, он добавил: — Расскажи о себе. Ты меня заинтриговала.

— Но скрипки зовут нас, ваше величество!

— Прекрасно, — заметил король. — В таком случае поговорим позже. А теперь я готов идти любоваться твоим танцем. Я понимаю — ты хочешь, чтоб я пошел один?

— Вам нечего бояться. И не ваше положение защищает вас, а ваша кровь.

— Нет, честное слово, ты меня страшно заинтриговала, — сказал король. — Я всегда избегал цыган, поскольку в детстве меня постоянно дразнили моим происхождением, а позднее говорили об этом, как о страшном несчастье, чуть ли не соболезновали.

— Надеюсь, сегодня вы измените свое мнение, — сказала Летиция. — И поймете, какая это честь — быть праправнуком великой Савийи.

— Мне говорили, она была очень красива, — заметил король. — Однако не думаю, что красивее тебя.

Летиция улыбнулась и кокетливо стрельнула глазами из-под длинных ресниц. Затем подошла к двери и сказала:

— Я проведу ваше величество потайным ходом, так что никто вас не хватится.

Она тут же почувствовала, что эта фраза позабавила короля. И не только позабавила, но и еще больше заинтриговала. И вот, не теряя времени, девушка повела его по лестнице, выходившей на террасу.

С террасы вели в сад мраморные ступени, и она повела его той же тропинкой, по которой пришла сюда.

Затем они спускались по выдолбленным в скале крутым ступенькам, и Летиция чувствовала, с какой осторожностью ступает по ним король. А скрипки все играли, музыка становилась все громче — казалось, она проникает в самое сердце девушки, а ноги так и готовы пуститься в пляс.

И вот наконец они сошли с последней ступеньки, где их уже ждал воевода, который, как показалось Летиции, выглядел еще наряднее и величественнее, чем раньше.

Теперь шею его украшало сразу несколько золотых цепочек с искрящимися красными камнями — Летиция была уверена, что это рубины, — а на пальцах красовались массивные золотые перстни с такими же камнями.

— Могу ли я приветствовать ваше величество не как короля, а как одного из ромов? — с почтительностью произнес воевода.

— Счастлив присоединиться к вам, — просто ответил король.

Два кресла, в которых сидели воевода с Летицией во время ужина, сменили два высоких резных стула с подлокотниками, больше напоминающие троны.

Под ноги королю постелили ковер, а рядом поставили столик с изумительно красивым золотым кубком. Летиции уже доводилось пить из него.

Она увидела, как цыганка наполнила его вином, и не успели король с воеводой приветственно приподнять свои кубки, почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав.

Это была та самая цыганка, которая помогала ей переодеваться. Не произнося ни слова, она сняла с девушки красный платок и заменила его головным убором из красных лент, украшенным золотом и драгоценными камнями. Даже в темноте было видно, как они сверкают и переливаются.

Затем цыганка застегнула на ее шее монисто из золотых монет, вдела в уши Летиции большие серьги, тоже золотые, украшенные красными камнями, по всей видимости, рубинами.

Тем временем скрипки пели все громче, и Летиция увидела, как несколько молодых цыганок, взявшись за руки, закружились у костра.

По очереди, одна за другой, начали они выходить из этого круга и танцевать — сперва медленно и грациозно, потом их движения все убыстрялись и становились более резкими и даже какими-то ломанными.

Однако Летиция понимала, что эта музыка не для нее, и, набравшись терпения, ждала.

Наконец, когда бешеный танец закончился и танцовщицы отошли в тень, она поняла, что настал ее черед.

Музыка изменилась, звучала тише, мягче и как-то вкрадчивее. Летиция встала и направилась к костру, где уже пели цыгане.

Это была томительная и чувственная мелодия, и голоса певцов сплетались, казалось, с мерцанием звезд над головой и сиянием луны, посеребрившей склоны гор и стены замка.

Сперва звуки были нежны, мечтательны, точно звон серебряных колокольчиков, но по мере убыстрения темпа они становились все более страстными, ритмичными и возбуждающими. И Летиции показалось, что сердце ее выпорхнуло из груди и слилось с этой властно зовущей мелодией.

А ритм все убыстрялся, и вместе с ним и движения Летиции.

Каждый ее шаг, каждый жест, каждый поворот ее тела был так естественен, что, казалось, сама природа подсказывала ей, что и как надо делать.

Все более страстным и проникающим в самую душу становилось пение скрипок, а Летиция все кружилась у костра с необычайной грацией, а потом вдруг, словно подхваченная некой невидимой силой, взлетела, легкая точно перышко, и перепрыгнула через пламя.

Затем движения девушки замедлились, будто танцует и кружится в такт музыке не тело, а сама душа.

И когда этот трепет, это пульсирующее биение мелодии стало почти невыносимым, скрипки заиграли другую песню, более тихую и нежную, сравнимую по прелести своей разве что с сиянием радуги после грозы.