Черный лебедь - Звева Казати Модиньяни Страница 21

Телефон в прихожей звонил с нетерпеливой настойчивостью. Анна Гризи нервничала: вот-вот звонки прекратятся и оставят ее в неизвестности, кто звонил, но руки были заняты свертками и пакетами, и открыть дверной замок было не так-то легко.

В суете один из пакетиков выскользнул, и флакончик с дорогими духами «Джой» разбился на мраморном полу. На лестнице сразу распространился их пряный аромат, точно в парфюмерном магазине.

Наконец замок поддался, дверь открылась, и Анна бросилась к телефону, стоявшему на столике в прихожей под большим четырехугольным зеркалом.

– Ах, это ты! – воскликнула она разочарованно, узнав голос Монтальдо.

– А ты думала – кто? – ответил Эдисон довольно агрессивно.

– Никто, – попыталась оправдаться она и погладила белую собачонку, которая прыгала вокруг нее, радуясь возвращению хозяйки. – Просто в спешке я разбила флакон духов, когда отпирала дверь.

– Ты кажешься чем-то обеспокоенной, – заметил он.

– Я тебе уже сказала, – повторила Анна, любуясь своим отражением в зеркале. – Я торопилась отпереть дверь, чтобы подойти к телефону, и разбила флакончик с духами.

Внимательно осмотрев свой костюм, она механическим движением поправила шляпку. Вуаль слегка касалась ее вздернутого носика и придавала особое обаяние умело подкрашенным глазам.

– Не стоит расстраиваться из-за такого пустяка, – успокоил ее Монтальдо. – У тебя будет сто флаконов духов.

– Ах, ты мил и великодушен, как всегда, котик, – польстила ему Анна.

– Я искал тебя целый день, – осуждающе сказал Эдисон, не обратив внимания на льстивые нотки в голосе своей любовницы. – Тебя не было дома. Где ты была?

– Мой котик в роли Отелло, – засмеялась она, взяв на вооружение иронию. – Но драма – не в твоем репертуаре, котик.

– Твои реплики неуместны. Где ты была? – настаивал он с озлобленностью подозрительного любовника.

– Но ты ведь был у себя на озере, в священном лоне семьи, на крестинах своей новорожденной дочурки, – возразила она, переходя от иронии к сарказму. – Не сидеть же мне дома одной? Вот я и пошла по магазинам за покупками. Что мне еще оставалось делать?

– Ты могла бы работать, – сухо ответил Эдисон. – Сама же звонила мне вчера вечером в Белладжо, чтобы узнать мое мнение о своем новом романе.

Легкомысленное выражение тут же исчезло с лица Анны. Ее последний роман был единственной вещью, с которой она не позволяла себе шутить.

– Как он тебе? – В ее голосе чувствовалось волнение.

– Я прочел его сегодня ночью, – сказал Эдисон.

– И что скажешь? – торопила она.

– Он мне не понравился, – изрек Монтальдо. – Как не нравится и то, что ты звонишь мне домой. – Его голос стал резким и напористым.

Сейчас это был спесивый хозяин, распекающий своего подчиненного, который, с его точки зрения, недостаточно хорошо работает.

Анне стало не по себе? Казалось, что ее окутал какой-то непроницаемый туман, который может разбить все ее мечты. А ведь она считала, что эта вещь ей удалась. Она была уверена, что написала хороший роман, что рассказала интересную и очень искреннюю историю. Но если мнение Эдисона объективно – а она не имела причин сомневаться в этом, – вся ее уверенность стоит не больше, чем горсть развеянных ветром конфетти.

Ее отражение в зеркале резко изменилось. Теперь это уже не самоуверенная и немного легкомысленная женщина, а скорее печальная, запуганная девочка, какой она была много лет назад – дочь путевого обходчика в лигурийской деревушке, буйного и озлобленного жизнью человека, который каждый день искал утешение в вине.

Как часто она дрожала, забившись в дальний угол их бедного дома, точно загнанный в ловушку зверек, в страхе перед тяжелыми отцовскими кулаками. Напиваясь, тот нередко избивал ее, чтобы выместить на ней свою злобу.

Но как-то раз, когда отец замахнулся на нее, Анна схватила кухонный нож, и в глазах ее сверкнула решимость. Сразу протрезвев, он удивленно взглянул на нее. «Не забывай, что я твой отец», – взревел он. «А ты никогда больше не смей меня трогать», – твердо сказала она.

С того дня отец больше не бил ее, но при первой же возможности Анна ушла из дома. Впоследствии она избегала буйных мужчин, и только Эдисону Монтальдо прощала некоторую агрессивность, которая неприятно напоминала ей манеру отца. Но даже и ему, этому могущественному издателю, она бы не позволила перейти известные границы.

И на этот раз Анна победила страх, сжав руку так, словно схватила нож.

– Дорогой Монтальдо, – сказала она, четко выговаривая каждое слово. – Я не позволю разговаривать со мной подобным образом. Считайте, что наши отношения на этом кончились. Что же касается рукописи, то можете ее выбросить. У меня есть копия. Вы великий издатель, но не единственный. И к тому же не непогрешимый. – И прервала разговор, положив трубку на аппарат.

Сняв шляпу, она удовлетворенно поглядела на себя в зеркало. Телефон зазвонил опять, но Анна даже не повернула головы.

По пушистому бухарскому ковру она прошла в гостиную, рукой дотронулась до великолепной стильной мебели, которой была обставлена комната, скользнула взглядом по полотнам Фаттори, Фонтана, Кампильи, развешанным по стенам. В этом доме все было куплено для нее Эдисоном Монтальдо.

Когда она приехала в Милан два года назад, то в чемодане ее не было ничего, кроме рукописи ее первого романа. Но юность и красота помогли ей выбраться из нищеты и безвестности. Ее роман был свеж, а облик располагающ и обольстителен – такое сочетание, помноженное на деловую хватку, не могло не принести ей успех. Литературный дебют при поддержке Эдисона Монтальдо ей с блеском удался. А сам великий издатель сумел без особого труда завоевать ее, ведь это было именно то, чего она сама хотела.