Девичьи грезы - Наталия Вронская Страница 20

На другой день Иван Михайлович первым вошел в комнату сына. Они долго говорили, и никто не смел подслушать этого разговора. И хотя разговор отца и сына длился около часа, но уже сразу было понятно, чья сторона возьмет верх. Конечно, Иван Михайлович убедил сына. Да тот и не имел сил сопротивляться. Как только поднял Дмитрий глаза на отца, сразу понял, что не сможет поспорить с ним. Он лишь молча слушал, что говорил ему старик и также молча кивал головою. Когда Иван Михайлович потребовал от сына написать письмо к родственникам Александры Егоровны, тот было сказал, что это будет дурно, что надобно ему самому ехать объясняться! Но старик тут же оборвал его, сказав, что и такой-то чести мало достойна девица, давшая свое согласие молодому человеку и, не убедившись прежде, в согласии его родителей.

Иван Михайлович твердо решил не отпускать сына ни на шаг со своих глаз. Тут же при нем Дмитрий Иванович сел за письмо к Викентию Дмитриевичу. Отец посоветовал направить письмо именно дяде Александры Егоровны, а не ее матери. Приличнее было вести разговор и переписку с себе равным. Тут же было составлено прошение на службу об отпуске на полгода для поправки здоровья и отдан приказ слугам собираться. Решено было, что только будет получено разрешение от начальства — тут же всему семейству ехать в свое поместье обратно, подальше от столицы.

Сердце Дмитрия было отчего-то почти спокойно. Будто все было решено за него, и он с этим примирился и даже был почти рад. Он уже не мог сам ни чувствовать, ни чего-либо желать, когда злополучное письмо было отправлено. К этому моменту он полностью отдался на волю отца. Не пройдет и двух дней, как он уже выедет из столицы, вне зависимости от начальственного соизволения, и Дмитрий не сомневался, что его судьба уже решена отцом. Он также не сомневался и в том, что поступит, как ему велят, и рано или поздно будет все же спокоен и почти счастлив, как сулил ему отец. Счастлив тем счастьем, каким бывает счастлив безвольный человек в полном непротивлении людям и обстоятельствам, имеющим над ним власть. Мысль о Саше — о том, каково ей будет при полученном известии, уже не так сильно тревожила его, как несколькими часами ранее.

Дмитрий верил, что она так же, как и он, подчинится обстоятельствам и обо всем скоро забудет. Сорванные цветы недолго бывают счастливы в вазе, а птицы и в клетках поют — жизнь и тех и других окончена, но они еще продолжают существовать по какой-то инерции в своем полусмертном бытии.

Когда Викентий Дмитриевич получил письмо от Багряницкого, тот уже выехал из Петербурга в свое поместье. С удивлением Сонцов развернул письмо, ведь он ожидал, что Багряницкий прибудет сам, да не один. Впрочем, в письме могло быть упреждение о его приезде… Однако Викентий Дмитриевич ошибся самым роковым образом.

Когда он прочел письмо, то сперва ничего не понял. Викентий Дмитриевич перечел его вновь и поразился, а потом разгневался самым невероятным образом! Такого еще не бывало с ним никогда!

— Мальчишка! Сопляк! — кричал он. — Да как он посмел!

На крики прибежала жена.

— Что? Что произошло? — Она держалась за сердце, которое норовило выпрыгнуть у нее из груди.

— На вот, полюбуйся! Поэт! Писака! Негодяй!

Прасковья Антоновна развернула письмо и прочла следующее:

«Многоуважаемый господин Сонцов. Вынужден обратиться к вам письмом, так как не имею возможности приехать самолично. Мои родители сегодня объявили мне о своем решительном несогласии с выбором моего сердца. Они сочли его в высшей степени неразумным, и я согласен с их волею. Отказать им я не могу — это было бы совершенным моим неуважением к ним, и вы, я надеюсь, оцените мое сыновнее послушание, ведь вы всегда относились с одобрением к этому моему свойству. Я отказываюсь от руки вашей племянницы Александры Егоровны Старицкой и прошу передать ей мои сожаления и пожелания всего наилучшего. Также сообщаю, что я днями уезжаю в поместье, согласно воле моего батюшки.

С совершенным почтением к вам

Дмитрий Багряницкий».

— И что?.. — пробормотала Прасковья Антоновна. — И что? И это все? Все?

— Он мог хотя бы приехать! Нет, каков негодяй… — Викентий Дмитриевич тяжело опустился в кресло.

— А что же я Сашеньке скажу? И как? Она ведь так влюблена…

— Что скажешь? Да покажи ей это письмо!

— Как? Я не могу… Она же с ума сойдет! — заплакала Прасковья Антоновна.

— Нет, покажи, — возразил ей муж. — И я решительно на этом настаиваю. Она должна знать, что это был за человек и какого он о ней мнения, раз сообщил о разрыве таким вот подлым способом. И нечего жалеть о нем! И вперед не обманываться! И не влюбляться так безрассудно! Ишь, чего выдумали, «с ума сойдет»! Что это еще за глупости такие?

Жена его не могла унять слез.

— Ну, будет, будет… Пашенька, — ласково наклонился к ней Викентий Дмитриевич.

— Ну почему? Почему?… — подняла она к нему свое заплаканное лицо. — Ведь ты же не таков! А он?.. Как он мог?.. Бедная Сашенька… И даже этот барон не такой мерзавец! — вдруг воскликнула Прасковья Антоновна.

— Ну что тебе сказать? Тут не угадаешь. — Сонцов обнял жену. — А сказать обо всем Саше надобно. И теперь же! И не тянуть — дать ей это письмецо прочесть… Пошли за ней кого-нибудь, пусть придет сюда… Хорошо еще, — прибавил он, — что мы хоть о помолвке не объявили!

Через несколько минут Саша вошла в кабинет дяди.

— Сашенька, — пробормотала заплаканная Прасковья Антоновна. — Сашенька…

— Что? Что случилось? — побледнела девушка. — Бога ради…

— Ничего, ничего страшного, — успокоительно произнес Викентий Дмитриевич. — Ничего непоправимого… Просто неприятность, хотя и довольно большая. Прочти вот это письмо. — И он, не медля, протянул Саше бумагу.

Она взяла письмо Багряницкого в руки и начала читать. Через несколько минут она посмотрела на дядю.

— Я могу взять его с собой? — спокойно спросила она.

— Да, конечно, дитя мое — ответил ей Сонцов.

— Что с тобою, детка? Ты не плачешь? Может быть, позвать матушку? — спросила Прасковья Антоновна.

— Нет… Я… Я одна… Я пойду прогуляюсь, — сказала Саша.

— Хорошо, ступай. — Викентий Дмитриевич наклонил голову.

Саша молча повернулась и вышла.