Грешные обещания - Кэт Мартин Страница 20

Лакей поднес графу блюдо с жареным фазаном, и тот одобрительно улыбнулся. Элизабет смотрела на Николаса, не в силах оторвать взгляда. Боже правый! Как можно быть таким красивым? Лицо его было сурово, четкие черты придавали ему непроницаемое, холодное и даже несколько жестокое выражение.

Наконец Элизабет удалось обратить взгляд на стоявшую перед ней тарелку с золотой каемкой, от которой поднимался парок и исходил потрясающий аромат. Ужин, которым граф потчевал их с тетей Софи, был поистине восхитительным: суп из устриц, тюрбо в соусе из омара, пирог, начиненный трюфелями и куропатками, телятина с грецкими орехами в сладком соусе, засахаренная морковь и капуста, тушенная в масле. Среди прочего на десерт обещали подать яблочный пудинг.

Граф уплетал за обе щеки, да и тетя Софи от него не отставала.

— Бог мой! — воскликнула толстушка, на секунду оторвавшись от еды. — Все необыкновенно вкусно. Ваша кухарка, милорд, превзошла сегодня саму себя.

— Благодарю вас. Я непременно ему об этом скажу.

— Ему? — переспросила тетя Софи. — Так ваш повар мужчина?

— Да.

— А с ним вы тоже познакомились во время ссылки?

Элизабет едва не поперхнулась.

— Тетя Софи, не думаю, что его светлости приятно обсуждать свое прошлое.

— Напротив. — Рейвенуорт глотнул вина. — Я провел на Ямайке семь лет, и нелепо было бы притворяться, что их не было. Что же касается моего повара… Нет, я познакомился с Вэлкором не на Ямайке. Он служил в Рейвенуорт-Холле еще при жизни отца. Он и Эдвард Пендергасс были среди тех немногих, что не бросили меня, когда я вернулся в Англию.

Любопытство придало Элизабет смелости. Ей так хотелось узнать о графе как можно больше!

— А как вам жилось на чужбине, милорд? Там так ужасно, как все об этом говорят?

Откинувшись на спинку стула, граф вытянул длинные ноги.

— Сначала да. Я никак не мог поверить, что я действительно нахожусь в чужой стране, что я и в самом деле заключенный и что в течение целых семи лет моя жизнь будет в чьей-либо власти.

Он покачал головой.

— Плавание было просто кошмарным, а когда мы наконец добрались до острова, лучше не стало. С нами обращались как со скотиной, хотя, по правде говоря, многие из заключенных заслуживали подобного обращения: убийцы и воры, грабители, воры-карманники и жулики. Но были среди осужденных и порядочные люди, которые просто оступились.

— Как Фредди Хиггинс, — подсказала Элизабет.

— Как Фредди, и Тео, и Элиас. Обстоятельства сложились так, что эти люди вынуждены были пойти на преступление, однако они твердо решили по возвращении в Англию встать на праведный путь.

— И вы им в этом помогли, — заметила Элизабет.

Граф пожал плечами:

— Я сделал то, что смог. Каждый из них так или иначе помог мне в свое время.

— Очень благородно было с вашей стороны дать этим несчастным возможность начать новую жизнь, — вмешалась в разговор тетя Софи. — Только, думаю, ни один из представителей высшего общества так бы не поступил… Впрочем, вас к ним все равно нельзя отнести.

Элизабет вспыхнула от такой бесцеремонности, однако Николас лишь усмехнулся.

— Что верно, то верно, — согласился он.

— Вы сказали, что сначала было ужасно, — напомнила Элизабет. — А потом стало лучше?

Граф кивнул и сделал еще глоток вина. Как ни старался он выглядеть безразличным, лицо его приняло суровое выражение: похоже, воспоминания доставляли ему боль.

— Первые несколько лет я работал на сахарной плантации. Это был каторжный труд, да еще всякие насекомые, жара. Через четыре года плантацию приобрел новый владелец. Его звали Рейли Татум. Это был честный и работящий человек, стремящийся к процветанию своего дела. Когда он узнал, что я умею читать и писать, он забрал меня с плантации и поручил вести бухгалтерский учет. Со временем мы с ним даже стали в некотором роде друзьями. Я подсказывал ему, как лучше организовать дело, а он, в свою очередь, сделал условия моего пребывания в ссылке более или менее терпимыми.

Элизабет задумалась: можно представить себе, сколько ему пришлось выстрадать, хотя он и пытается говорить о пережитом с такой легкостью.

— Я думала, после таких испытаний, вы ожесточились, но вижу, что этого не произошло.

Граф снова пожал плечами, однако напряжение не покинуло его.

— Когда я в тот вечер отправился к Стивену Бэскомбу, я понимал, какие последствия повлечет за собой наша встреча. Но так или иначе я все равно намерен был его убить. По правде говоря, мне повезло, что меня не повесили.

По спине Элизабет пробежал холодок. «Я все равно намерен был его убить…» Дико было слышать такие слова, однако она понимала, что, должно быть, Бэскомб совершил какой-то из ряда вон выходящий поступок. Интересно какой? Ей хотелось спросить, но она боялась. Лицо графа было таким суровым, а поза настолько напряженной, что Элизабет решила не рисковать.

— Пожалуй, я уже созрела для десерта, — заметила тетя Софи, в кои-то веки сообразив, что пора переменить тему разговора. — Вы обещали яблочный пудинг, милорд, и я уже ощущаю, как он тает у меня во рту.

Рейвенуорт расслабился и улыбнулся. По контрасту со смуглой кожей зубы его казались ослепительно белыми.

— Сейчас я распоряжусь, миссис Крэбб.

Он повернулся к лакею. Тот кивнул, поклонился и вышел из столовой, а несколько минут спустя вернулся, неся огромный серебряный поднос, заставленный блюдами со всевозможными сластями, включая обещанный пудинг.

Элизабет принялась за свою порцию, поглядывая искоса на склоненного над тарелкой Рейвенуорта. Она все время открывала для себя в жизни и характере Беспутного графа что-то новое, поражаясь противоречивости его натуры. Повеса и распутник, картежник и дамский угодник, совершенно не стыдящийся своих пороков. И все-таки было в его глазах что-то, дававшее понять: под неприятной, будто приклеившейся к лицу маской скрывается совершенно другой человек.

А может быть, ей просто хочется думать, что граф лучше, чем он есть на самом деле? Но почему?

Вечер выдался на удивление приятным, по крайней мере был таким, пока тетя Софи не пошла к себе, оставив Элизабет с графом наедине в гостиной. Их разговор, такой непринужденный вначале, с каждой минутой становился все более и более вымученным. Рейвенуорт сидел с Элизабет совсем рядом и не сводил с нее взгляда. Глаза его при свете лампы казались совсем темными.

Было в их серебристых глубинах что-то такое, отчего у Элизабет захватывало дух, а сердце билось все быстрее и быстрее. Элизабет казалось, что в комнате нечем дышать.

Сославшись на усталость, Элизабет вышла из гостиной и поднялась к себе, но сна не было. Тишина сада манила, звала к себе. Что ж, если она тихонько спустится в сад по черной лестнице, никто ее не услышит, решила Элизабет.