Нечаянный роман - Надежда Семенова Страница 2

7 ноября 1990

На кухне звенела посудой мама. Запах грибного супа причудливо вплетался в аромат пирожков с капустой. После пары месяцев студенческой жизни на черном хлебе с постным маслом и жареном луке у Жени автоматически побежали слюнки, в желудке жалобно екнул комок оливье.

– Первый раз за четыре года приехала на ноябрьские домой, – проворчал отец, – что-то случилось?

Он уже поел и лежал на диване с «Правдой».

– Так, – неопределенно сказала Женя, – соскучилась.

– Я умею читать между строк, – нахмурился отец, – в новостях появилась новая интонация, страну ждут гигантские перемены. Если я не ошибаюсь, у китайцев есть старинное проклятие «жить тебе в эпоху перемен».

– У Цоя есть такая песня «Мы ждем перемен», – сказала Женя.

– У кого? – Отец сдвинул очки на лоб. – Что это за фамилия? Он китаец?

– Он из Питера, – сказала Женя.

Еще совсем недавно Цой казался Жене олицетворением свободы и дальних горизонтов. Ветер свободы пах Ленинградом и Невским проспектом, это потом он стал отдавать горечью и кошками. Своих перемен она уже дождалась и примчалась домой, как недобитая ласточка на место зимовки. Парней в финэке на других специальностях было достаточно, только у них на бухгалтерском учете был дефицит. Угораздило же ее втрескаться в собственного любвеобильного старосту. Как выяснилось, их недолговечный дуэт вскоре превратился в трио, а потом и в квартет.

– Спасибо. – Женя выдвинулась из-за стола.

– На здоровье, – сказал папа, – скажи Наталье, пусть поможет маме убрать посуду.

Что-то в тоне отца вызвало неудержимое желание возразить, Женя открыла было рот, но сдержалась. Эта война принадлежала теперь Нате. В отличие от нее младшая сестра решила остаться в Калинине и поступила в местный институт.

Женя обошла стол и тихонечко прикрыла за собой дверь.

Ната сидела перед зеркалом и ожесточенно скребла щеточкой по засохшей туши.

– Папа сказал, чтобы ты помогла маме с посудой, – сказала Женя.

– Вечером, после дискотеки, – буркнула Ната.

– Папе не понравится.

– Тоже мне новость.

Женя села на кровать. Ничего дома не менялось, Натка собачилась с отцом, на кроватях лежали знакомые с детства одеяла.

– Помнишь, как мы помогали маме подбирать по цвету лоскутки? – спросила она.

Ната мельком взглянула на сестру и неопределенно пожала плечами.

– Разве ты не скучаешь по детству? – удивилась Женя.

– С чего вдруг?

– В детстве все было… хорошо и просто.

– У тебя, может, и было. – Ната осторожно, чтобы не размазать, сняла с ресницы комок туши.

Женя погладила пальцем квадратик ткани, на котором навечно застыл в улыбке мишка с надломанным ухом:

– Моя пижама, она потом тебе досталась. Ты почему-то носила только верх, надевала поверх платья и ходила, даже днем.

– Ты помнишь? – Ната медленно повернулась к Женьке. – Пижама была с воротником и двумя карманами, мне казалось, она похожа на пиджак… Как у отца.

– А это кухонные полотенца, – Женька ткнула в середину, – солнышки и подсолнухи, мама переживала, что одеяло получится «вафельным».

– Нормально получилось. Пупырчатый такой… центр, – задумчиво сказала Наталья. – Жень, хочешь пойти со мной на дискотеку?

– Ты же вроде с Асей собиралась идти?

– Она не может, – на Натино лицо набежало легкое облачко, – обязанности «наследницы строительной империи», «важные гости».

– Вы поссорились, что ли?

– С чего ты взяла?

– Наследница… империи, – передразнила Женька.

– Дело не в ней…

У Наты стало детское, обиженное лицо.

– Болит что-то? – спросила Женя.

Неожиданно распахнулась дверь, в проем просунулась голова отца.

– Вы тут?

– Пап, прекрати задавать риторические вопросы, – вспыхнула Наталья, – и я просила стучать.

– Мама уже всю посуду сама перемыла, – проворчал отец. – Что у вас душно-то так? Откройте форточку. И что у тебя за ужас на лице?

В Натальиных глазах заскакали сердитые искорки, Женя успокаивающе похлопала ее по руке.

– Это не ужас, а макияж, – сказала Женя, – мы на дискотеку собираемся.

Отец перекачнулся с носков на пятки и выставил вперед палец.

– Только что передали, – желчно сказал он, – слесарь Ижорского завода из твоего любимого города Ленинграда выстрелил на параде в Москве. Неслыханно!

– Никогда не была на Ижорском заводе, – сказала Женя.

– Евгения, – сказал отец, – мне не нравится твой тон. Интеллигентный ленинградец так разговаривать не должен. На дискотеку они собрались, на улицах из ружья стреляют!

– Мы в Калинине, – сказала Женя, – в городе самого миролюбивого человека и народного старосты. Все нехорошее случается либо в Ленинграде, либо в Москве.

– Согласен, – сказал отец, – куда смотрит администрация Ижорского завода? Я бы со стыда умер, если бы в воздух стрелял представитель нашего треста.

– Не сомневаюсь, – сказала Женя, оттесняя отца к выходу.

– Ловко ты с ним, – вздохнула Ната, когда за отцом закрылась дверь, – попробовала бы я так с ним разговаривать…

– Научишься, какие твои годы! – засмеялась Женя. – Как у вас на дискотеках с кавалерами? Надо у мамы платье одолжить…

Из зала в честь праздника вынесли стулья, на импровизированной сцене установили аппаратуру. Нарядная Наталья стояла за Женькиной спиной и чувствовала себя уродливой сестрой Золушки. Женька перетянула старое синее мамино платье ацетатным шарфиком, чтобы «замаскировать набитый живот», но умудрилась сделать это так, что он спадал красивым, как у принцессы, шлейфом, в полутьме теплыми огоньками мерцали глаза.

– Куда двинемся? – спросила Женька. – Где твой ухажер?

Наталья окинула зал взглядом. Зал кишел людьми, но Эдуардо нигде не было видно. Было бы неплохо, подумала она, если бы в жизни было как в кино: подумал про человека, и прожектор выхватил его из темноты.