Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин Страница 19

Буфет вдруг затихает, а я растерянно оборачиваюсь к девчонкам и к вскинувшему в интересе светлую бровь парню.

— Что ты несешь? — спрашиваю коротко стриженную блондинку, взъерошившую волосы в жуткой укладке.

— Ты еще скажи, что нет! — хихикает девчонка. — Так что умойся, Сосницкий, и шагай к нам. Ты для нее — бледная моль.

— Это почему же? — возмущается парень. Окидывает себя критическим взглядом. — Вроде ничем Бог не обидел. Ни умом, ни телом. И кто же у нас такой яркий?

— Илья Люков, — с готовностью сообщает девчонка. — Знаешь такого?

— Да вроде, — удивляется парень. — Лорка, ты уверена?

— Уверена! Так что оцени шансы, Валерка, — смеется девушка, — и не трепыхайся. Подожди, пока птичку попользуют слегка, а потом уже и в кино приглашай. Так сказать, разогретую.

— Это правда? — Сосницкий криво усмехается и подходит ближе к девчонкам. — Если да, то я следующий! — говорит, оглядываясь на меня. — Имей это в виду, э-э, Воробышек, кажется? — подмигивает со смыслом, обнимая за плечи одну из подруг.

Это просто невероятно. Троица хихикает, студенты в любопытстве косятся на меня, а я стою, словно облитая помоями, не зная, что сказать. Когда из подсобки буфета выходит буфетчица Нина с полным подносом горячих хот-догов, я беру себя в руки, направляюсь, держа спину прямо, к ней за прилавок и решительно отбираю поднос. Возвращаюсь к стойке и опускаю его с хот-догами на головы изумленной троице. Слушаю с удовольствием в отчетливой тишине буфета звук упавших на пол горячих бутербродов.

— Ненормальная! С ума сошла! — взрываются криками взбешенные девушки, но вдруг странно затихают. Как и плюющий грубыми словами парень. Не обращая на них внимания, я возвращаю поднос в руки недовольной буфетчице, невозмутимо достаю из сумки кошелек и вытряхиваю из него на столик кассы весь свой небольшой аванс.

— Вот, возьмите. Сдачи не надо, — вежливо говорю женщине, пряча в сумку пустой кошелек. — Извините, — еще раз прошу, разворачиваясь к дверям…

И спотыкаюсь на месте.

У входа стоит Люков в компании Лизки Нарьяловой и знакомого мне парня по имени Стас. Вместе со всеми равнодушно смотрит на меня. Когда я подхожу к дверям, он так и продолжает стоять, загораживая путь, и мне приходится тихо, но твердо сказать в его грудь: «Пропусти», — прежде чем выйти и, минуя озадаченного Кольку, шагающего навстречу по коридору, убраться из университета.

* * *

— Тань, займи денег, а? — я набираю номер телефона, прижимаю трубку щекой к плечу и торопливо впрыгиваю в джинсы. Натягиваю носки. На часах пять вечера, я едва не проспала на работу, и чтобы успеть к половине шестого в центр города, мне нужна помощь подруги. — Я на работу опаздываю, — говорю, снимая с сушилки свитер и просохшие после внеурочного наводнения ботинки, — пешком не успею!

— О Господи! — замирает на том конце связи Крюкова. — Женька, что стряслось? — вопит в трубку. — Опять твой Люков, да? Он что, сволочь такая, снова оставил тебя без копейки?! Вот же урод!

— Да нет, Тань, — спешу я возразить подруге, задувая грозящий обратиться в пламя вспыхнувший фитилек Танькиного темперамента. — Люков здесь совсем ни при чем! Правда. Да и какой он мой, Крюкова, скажешь тоже! — удивляюсь словам девушки. — Я в буфете сегодня поднос горячих хот-догов нечаянно перевернула. На пол, представляешь? Полный, конечно! Ага, клуша! — соглашаюсь с подругой, вгоняя шпильки в волосы на макушке. Достаю с антресоли спортивную сумку, сую студенческий в карман. — Пришлось возместить. Сама понимаешь: перемена, а тут студенты из-за меня голодные остались… Так ты займешь, Тань? Мне немного. Завтра утром после работы на часик домой съезжу, мама обещала выручить.

— Тю, конечно! — фыркает в трубку Танька. — Возьми у меня в тумбочке сколько надо. Не стесняйся.

Я оглядываюсь на тумбочку Крюковой и мотаю головой.

— Нет, Тань, — отвечаю, — я так не могу. Не буду я в твои вещи лезть. А ты далеко? — спрашиваю, нахлобучивая на голову шапку. Наклоняюсь и спешно шнурую ботинки, отыскивая взглядом ключи.

— Ну, ты даешь, Воробышек! — возмущается Танька. — Не будет она лезть… Как будто ты мне чужой человек! — неожиданно обижается. — Нет, не далеко. У мобильного киоска на углу Яровой с Дементьевым тарахчу. Ты давай, Женька, к остановке выбегай, мы тебя здесь перехватим!

— Вот спасибо, Тань! — отвечаю, хватаю сумку и выбегаю из комнаты. — Не знаю, что бы я без тебя делала! — признаюсь подруге и слышу в ответ ее довольный смешок.

* * *

— Вот здесь, пожалуйста, на Молодежной притормозите! — прошу я водителя рейсового автобуса, когда машина сворачивает на знакомую улицу родного мне города и пересекает очередной светофор.

— Спасибо! — спрыгиваю с подножки на припорошенный снегом тротуар, в пятнах промерзших луж, и спешу в сторону дома, где живет моя семья. Захожу в подъезд, поднимаюсь на седьмой этаж и привычно открываю дверь.

— Ма-ам! — подаю голос с порога, опуская сумку на пол и оглядываясь. — Бабуль! Я приехала! Вы где?

— В Караганде! — доносится до меня сонный басок из соседней с кухней комнаты близнецов. — Блин, сеструха, расчирикалась. Дай поспать. Воскресенье же!

А следом скрип дивана, глухой шлепок, и сразу за ним хриплое со сна: «Уй!»

С комнатой меня разделяет три шага, но я так и вижу, как в растянутого на постели худой каланчой Ваньку врезается брошенная братом подушка, а следом догоняет скользкий подзатыльник.

— Пасть захлопни, Птиц! А то покалечу! — командует старший из близнецов — Данька и высовывает в коридор темную лохматую голову. — Привет, сеструха! — улыбается, натягивая на длинные ноги домашние шорты. — А ты чего тут? — спрашивает, задвигая за спину высунувшуюся было из-под его подмышки такую же лохматую голову Ваньки и отщелкивая брату щелбан. — Да еще в такую рань. Случилось что?

Я подхожу, встаю на цыпочки и целую брата в щеку. Войдя в комнату, притягиваю к себе обиженного Ваньку, ерошу пальцами его отросшую макушку и честно возмущаюсь, глядя снизу вверх в сонные глаза братьев:

— Совсем обнаглели, Воробышки! Я что, домой приехать не могу? Просто так? Может, я за вами соскучилась. Проснулась сегодня в пять утра, и бац! Жить не могу без ответа на вопрос: а как там мои братишки, в пубертатном периоде находящиеся, поживают? Ох, ничего себе! — удивляюсь, оглядывая хлопающие синими глазами прыщавые физиономии пятнадцатилетних подростков. — Вы что, еще выше вымахали? Ведь месяц назад метр восемьдесят шесть были! Слышите, мужики, может, хватит, а? — смеюсь, поправляя очки. — Вы же мать без ушей оставите!

— А у нас еще бабка есть, — ухмыляется ехидный Ванька. — У нее уши старые, жевать — не пережевать. Как у гоблина! — фыркает, почесывая пузо, и вдруг по-отечески серьезно интересуется, напуская на себя покровительственный вид: — Женька, слышь, у тебя там все нормально? Ну, в универе, и вообще. Мать переживает.