Набоб - Ирэн Фрэн Страница 19

— Скверное зеркало, скверное зеркало, — пробормотала Жанна и отошла к окну, все еще держа платочек и флакон с серебряной сканью.

Она не сразу заметила служанку, сидевшую спиной к свету у опущенных штор и продолжавшую махать огромной пальмовой ветвью, увитой ветивером и служившей опахалом. Луч солнца, проникнув в просвет между шторами, сверкнул на флаконе. Жанна зажмурилась. Наконец она проснулась окончательно. Где арак? Она лихорадочно смочила лицо розовой водой, поправила прическу и приказала на тамильском языке:

— Спустись вниз. Оставь пальму. Я хочу…

Служанка уже поняла. Она подхватила полы сари, скользнула по натертому паркету и исчезла на лестнице. Жанна стала мерить шагами две комнаты своей спальни, пытаясь сдержать дрожь. Раньше она иногда чувствовала подобное возбуждение перед заключением серьезной сделки. Теперь же дрожала в ожидании момента, когда сможет заполнить пустоту внутри себя жидкостью из белой бутылки, напитком, способным подарить обманчивую радость.

Так продолжалось уже три года. Три года, за которые она ни разу не расплакалась при людях, всегда держалась уверенно и непринужденно; богатая, умная женщина, она была такой и для малышки Мариан, которая все еще не вышла замуж и по-прежнему жила в ее доме. Три года одиноких страданий, молчаливого безволия, затуманенного алкоголем полусонного состояния. Разве можно жаловаться на человека, который, она ведь знала это с самого начала, даже не собирался хранить ей верность? Он обокрал ее и сбежал… Она давно предчувствовала это. Он стал слишком спокоен, слишком мягок, стал чаще приходить к ней из своего отряда. Однажды она специально оставила почти на виду несколько весьма посредственных камней. В течение месяцев, приводя в исполнение свою хитрость, она постоянно пополняла поддельный клад. Ей тоже доставляло удовольствие обманывать его. Это был ее способ удерживать его подле себя, обладать им во всех смыслах этого слова. В глубине души она продолжала надеяться: может, все это не зря, он останется, он по-настоящему полюбит ее…

Ничего из этого не вышло. Майским утром она проснулась одна под своей москитной сеткой; как она и предполагала, тайник с малоценными бриллиантами был пуст. Как ни странно, в то утро она от души хохотала. Там, где она прячет свои лучшие камни, их никто не найдет. Угрюм получил от нее все, кроме этой части ее жизни, ее богатства, которое она никому не отдаст. Горькая победа. С того вечера жизнь ее поблекла. Жанна почувствовала себя опустошенной, омертвевшей, измотанной. Теперь среди флаконов с благовониями у нее всегда стояло несколько бутылок с араком.

Никто в Пондишери не удивлялся ее внезапному одиночеству. А она даже не пыталась узнать, куда уехал Угрюм. Может быть, в джунгли к раджам. Она предпочитала не знать: Индия интересовала ее лишь постольку, поскольку к ней стекались сокровища ее недр и ремесел, она не выезжала за пределы Черного города, а самым дальним ее поместьем был Уголок Цирцеи у дороги, ведущей в Мадрас.

Служанка все не возвращалась. Жанна села на низкий диван из красного дерева, инкрустированного ракушками, подарок одного агента, которого она избавила от гнева Годе, — но почти сразу встала. Ее нетерпение росло. Она подошла к окну, отодвинула штору. Черный город тоже пробуждался после полуденного отдыха. Опять забили барабаны. «Да, — подумала Жанна, — опять пришло благодатное время, праздник понгол. Скоро в порт прибудут новые корабли, а на них свеженькие парнишки, — таких нежных юнцов я раньше брала в любовники…» По ее лицу опять потекли слезы. Служанка все не приходила. Жанна выбежала на лестничную площадку и позвала.

Никто не ответил.

Жанна задумалась. Может, девчонка что-то не правильно поняла? Она не помнила, как зовут служанку. У нее их было около двадцати, и говорили они по меньшей мере на трех языках: на тамили, телугу и малаям. Она даже не очень хорошо помнила, что сказала служанке. Жанна снова стала ее звать, переходя с одного языка на другой. Никто так и не ответил.

Неожиданно открылась соседняя дверь.

— Жанна… Жанна, дорогая моя. Что с вами?

Это была Мариан, отдохнувшая, свежая, обворожительная в зеленой бархатной кофте и юбке из белого органди.

— Служанки, — сухо ответила Жанна. — Эти черные из-за праздника все с ума сходят! Из-за этой музыки в Черном городе…

Жанна оперлась на кованые перила и покачнулась. Мариан поддержала ее.

— Вам нехорошо, Жанна. Подождите.

Она сбегала в свою комнату и вернулась со стаканом.

Жанна хотела отказаться. Но не смогла — этот терпкий запах, этот сладкий вкус… Она выпила залпом и облегченно вздохнула.

— В наше время на слуг нельзя рассчитывать, — пролепетала Мариан. — Я и так ничего не понимаю, когда они что-нибудь рассказывают, а в последние дни они просто в лихорадке.

Жанна не слушала. Кровь ударила ей в лицо. Значит, Мариан обо всем догадывается. Более того, она такая же, она любит арак! Жанна выпрямилась и оправила на себе белье. Спиртное! Может быть, им обеим оно нужно, чтобы развеять скуку. Мариан ведь тоже находит сейчас развлечение только в араке. Ей уже двадцать два года, она все еще не замужем, а ее красота скоро поблекнет. Вообще-то Мариан сама в этом виновата. Но теперь нельзя терять время. Арак привел Жанну в чувство, она уже владела собой и решила поделиться с Мариан своим беспокойством.

— Пойдемте в мою комнату, дитя мое. Мне нужно с вами поговорить.

— Но… Позвольте мне сначала переодеться, я даже не причесана. Сегодня так жарко.

Ее кофта действительно была расстегнута и обнажала маленькую грудь, но она не спешила прикрыться.

— Неважно. Зайдите.

Теперь голос Жанны вновь обрел твердость: она говорила резко, приказывала, почти как служанке. Мариан подчинилась. Та Самая Карвальо указала ей на диван, сама села на кровать.

— Я буду говорить откровенно, потерпите, Мариан. Четыре года назад я приняла вас без особого желания, но за это время мы научились хорошо понимать друг друга. И это стало для меня большим утешением… Особенно после того, как…

Мариан подняла глаза, уставилась на штору.

— Ладно, — продолжала Жанна. — Мы довольны друг другом, вы меня ни капли не стесняете. Вот уже три года вы ждете, или притворяетесь, что ждете, старика Лестриверде. Повторяю, Мариан, давайте говорить откровенно. И вы, и я, мы обе прекрасно знаем, что он не приедет. Он застрял на Иль-де-Франсе. Может быть, его задержала прекрасная креолка, может, серьезные дела, а может быть, он умер… У нас ведь нет о нем никаких известий.

— Знаю, — вздохнула Мариан, — знаю. Идет война, вот уже год, как он не пишет, я все еще не замужем, дела идут все хуже. Как много хлопот я вам доставляю…

— Вот об этом и речь. Вам пора решиться.

— Но все здесь…

— Скачут от любовницы к любовнице, это правда. Но здесь тоже женятся. У вас всегда было достаточно мужчин, и будет достаточно. Мне на это наплевать. Любовь помогает делам.