В глубине стекла - Елена Искра Страница 18

— Ладно, мам, — Ольга тяжело вздохнула, — рабочий день уже кончился, они все домой пошли, к семьям. Сегодня больше наблюдать не будут, давай окна раскроем.

— Ты думаешь? — недоверчиво протянула мать. — Хотя, пожалуй, ты права, не могут же они круглые сутки следить, им ведь и отдыхать нужно. А ты зарплату не получила? — вдруг безо всякого перехода спросила она. — А то денег совсем нет, у меня от пенсии сто рублей осталось.

— У нас аванс завтра должен быть, завтра получу. Пожевать-то есть что-нибудь?

— Сейчас, пойду макароны разогрею.

Мать, как ни в чём не бывало, пошла на кухню, совершенно забыв про ФСБ и слежку, а Ольга устало опустилась в любимое кресло, привычно поджав под себя ноги.

У мамы, конечно же, была шизофрения, или что-то в этом духе, хотя психиатр её не обследовал и диагноза ей никто никогда не ставил. Чудила она не постоянно, а периодически, чаще всего ранней осенью и весною. Сейчас был как раз такой период. Во всём остальном она оставалась вполне разумной, да и бред её безумием не выглядел, в нём была своя логика, своя стройность, так что посторонний человек, выслушав материнский рассказ о происках спецслужб, обычно ей верил и проникался сочувствием. Правда, идея о преследовании ФСБ появилась всего года три-четыре назад, до этого мать много лет боролась против пытавшейся её извести соседки с третьего этажа, а до этого было ещё что-то. Знали о материнских заскоках только домашние, да двое самых близких друзей, на людях мать никогда ни о чём подобном не заговаривала, выглядела элегантной женщиной с небольшой чудинкой, придающей ещё большее обаяние. Выйдя на пенсию, она осела дома, и приступы стали затягиваться, особенно после смерти отца. Она перестала ограничиваться разговорами, несколько раз звонила в милицию, иногда запиралась изнутри и не соглашалась открывать даже Ольге. Во время обострений мать стало страшновато оставлять дома одну, но и сделать было ничего невозможно. Нанять сиделку было абсолютно нереально, даже на еде приходилось экономить, а больница… Когда-то, когда Ольга училась классе в десятом, она заговорила об этом с отцом. «Нет! — моментально отрубил тот. — Пока я жив, в сумасшедший дом она не попадёт. — Он посмотрел на дочь тяжело, с какой-то нехорошей злостью. — Знаешь, близкие существуют не только для того, чтобы счастье-удачу делить, звание мужа, да и дочери тоже, ещё и обязанности налагают. «И в богатстве и в бедности, и в радости и в печали, и в здоровье и в болезни», — процитировал он. — Пока я жив, в сумасшедший дом она не попадёт!»

Тихонько зазвонил телефон, Ольга не успела ещё снять трубку, как в дверях комнаты возникла мать в фартуке, с ложкою в руке.

— Не бери! — трагическим шёпотом проговорила она. — Не бери, это они!

— Ай, мама, прекрати! — отмахнулась Ольга и взяла трубку. Это был Стас.

— Привет, малыш! Куда пропала? Вся в трудах и заботах? А я тут пропадаю без любви и ласки! Приходи, навести одинокого, может, спасёшь от гибели.

Стас, видимо, опять был «под балдой».

Они познакомилась на какой-то студенческой тусовке два года назад, там она «запала» на высокого, длинноволосого парня. Был он немного, всего года на три старше, но упорно называл её «малыш». То ли работал, то ли нет, не раз говорил про какие-то «крутые дела», легко и самозабвенно врал, называя себя то программистом, то журналистом, то писателем, то туманно намекал на некие спецслужбы. Причём, как поняла позже Ольга, в эти моменты Стас сам искренне верил в то, что говорил. Никогда не смущался, попавшись на собственных противоречиях, и тут же придумывал что-нибудь новенькое. Было в нём нечто от большого ребёнка, живущего в мире своих фантазий. Но общаться с ним было приятно, все проблемы казались легко разрешимыми, все неудачи — чепухою.

— Тебе нужна работа? Хочешь в фильме поработать? — вешал, бывало, Стас лапшу на уши какой-нибудь очередной дурёхе. — Мне Ромка говорил, ему как раз такой типаж нужен. Кто такой Ромка? Это же режиссёр известный, я его хорошо знаю, он сейчас, правда, в Испании, какие-то эпизоды снимает, как только вернётся, я ему сразу позвоню.

И дурёхи верили, уж очень убедительно это звучало. Когда-то на подобную лажу попалась и Ольга. Несколько месяцев она верила в россказни Стаса, была его любовницей, потом засомневалась, потом поняла, что ей примитивно врут, и страшно обиделась. Полгода не отвечала на его звонки, вешала трубку, но он продолжал периодически звонить, не испытывая при этом никакой неловкости, не делая попыток извиниться, всё продолжат нести весёлую чепуху вперемешку с враньём. В конце концов, они начали снова иногда встречаться, но Ольгу больше ни завораживали, ни оскорбляли фантазии Стаса, она относилась к ним так же спокойно, как к немытой посуде на его кухне.

Сейчас она молча слушала весёлую ахинею, которую тот нёс, и думала, что совершенно замоталась на работе, что нужно иногда и расслабляться и, если по-быстрому принять душ и рвануть к Стасу прямо сейчас, можно успеть вернуться домой до полуночи и даже выспаться к урокам.

Стас опять упоённо врал, что его вербуют на работу в ФСБ, и Ольга вдруг нашла странное сходство его болтовни с бреднями, выдаваемыми мамой. Та же странная логика, основанная на собственной фантазии, принимаемой за действительность. А ещё, под журчание знакомого голоса, ей вдруг вспомнился Олег, его взгляд, походка, наклон головы, блестящие глаза, прощальный взмах руки…

— Олюшка, дочка! Иди кушать! — раздалось из кухни.

— Ладно, Стасик, — отрезала она в трубку, — я не ела ещё, пойду, мама зовёт.

— Так ты приедешь или нет? Я не врубаюсь! — переспросил в недоумении Стас. — У меня тут для тебя шампусик есть!

— Нет, Стас, не приеду, — вдруг неожиданно для себя самой ответила Ольга, хотя ещё минуту назад готова была сказать «Да», — пей свой шампусик сам.

Она положила трубку, облегчённо вздохнула, встала, накинула халатик и пошла есть осточертевшие макароны.