Червонное золото - Антонио Форчеллино Страница 17

Этим торжеством Фарнезе хотели обозначить вершину мирской славы своего клана в Вечном городе, всего в нескольких милях от городка, из которого они начали свое победное восхождение. Не имея собственных семейных традиций, они наняли историка-эрудита Паоло Джовио, из угодливых придворных Алессандро Фарнезе, чтобы тот порылся в итальянских анналах и нашел подобное же торжество для соперничества.

Выбор Джовио пал на праздник, устроенный десятью годами ранее в Неаполе по случаю бракосочетания Боны Сфорца с польским королем. В хрониках сохранились детальные описания туалетов приглашенных, украшений стола и блюд, которые подавали на банкете. Среди них были незабываемые паштеты из дичи, голубей и дикого кабана, слоеные флорентийские пиццы и невероятное количество вареных овощей, засахаренных каштанов, всяческих конфет и марципановых тортов.

Много ночей не спали неаполитанские повара, трудясь за широкими, как площади, столами, заваленными кровоточащими тушками для фаршировки и множеством снеди для салатов. Их опалял жар печей, готовых принять тесто.

Папа пожелал пойти еще дальше, и уже за десять дней до торжества в кухнях палаццо Фарнезе и палаццо Мадама, как называли резиденцию Маргариты, суетилась целая армия поваров и прислуги, ощипывая птицу, обдирая бычьи туши и замешивая тесто.

_____

С приближением знаменательного дня многие из приглашенных тоже потеряли сон. Рената, в тонкой льняной сорочке, ворочалась на ароматных простынях широкого ложа в бельэтаже палаццо Колонна, в нескольких сотнях метров от кухонь, где уже выбивались из сил несчастные повара и их помощники.

Она прибыла в Рим как представительница заболевшего мужа, и положение ее было незавидным, ибо в ее супруге все видели главного противника создания герцогства Пармы и Пьяченцы, которые граничили с его землями, подвергая риску их политический суверенитет. Но всякое сопротивление было подавлено, и теперь надо было восстанавливать отношения с Фарнезе. Ее принадлежность к королевскому дому Франции гарантировала ей должное уважение, но не могла служить защитой от наглых выходок Пьерлуиджи Фарнезе.

После вечера, проведенного у Маргариты, она вернулась в палаццо Колонна, где гостила у Виттории, и стала ждать прибытия Элеоноры Гонзаги. Рената улеглась в постель, но заснуть не могла. Мысли о грядущих днях тревожили ее больше, чем накануне отъезда из Феррары. Нечего было и надеяться, что на церемонии папская семейка не попытается ее задеть, и единственное, что ее утешало, это присутствие и поддержка подруг. Рядом были Виттория и Джулия, а скоро приедет и Элеонора.

Элеонору Гонзагу не могли не пригласить в числе самых могущественных гостей. Ее муж Франческо Мария делла Ровере, герцог Урбино, умер, герцогство находилось в руках их сына Гвидобальдо, и она изо всех сил пыталась умерить пыл юнца, который унаследовал от отца худшие из пороков, даже не приблизившись к его заслугам.

В тот момент, когда Рената поднялась с постели, карета Элеоноры, освещенная первыми лучами солнца, въезжала в ворота дель Пополо.

Палаццо Колонна просыпалось со звуком колокола церкви Санти Апостоли, возвещавшим утреннюю молитву священникам и время заняться домашними делами служанкам. А они уже и так успели набрать воды и спешили домой, нагруженные бурдюками.

В то утро задул осенний сирокко. Набухшие водой облака обрушили на Рим неистовый дождь, который кончился так же внезапно, как и начался. Потом выглянуло еще жаркое солнце и засверкало в ручейках и лужах, заполнивших каждую ямку в земле. Вода стекала в Тибр очень медленно, и это могло продолжаться целыми днями, обрекая на долгую сырость плохо отстроенные кварталы, где, загораживая дорогу солнечному свету, беспорядочно громоздились друг на друга дома из дерева, туфа и совсем древние строения.

Внутреннее напряжение мучило Ренату, и, едва стало можно различить в первых лучах солнца неровную дорогу под ногами, она поднялась по саду Колонна до самого холма Квиринала, где два огромных изваянных Фидием коня, которых вели под уздцы Кастор и Полидевк, изменили название места, и теперь оно было известно как Монтекавалло [14].

Набросив на полотняную сорочку черный плащ, Рената пробиралась по тропинкам среди ожившей от дождя травы. Мандарины и лимоны начали уже желтеть, и их запах сливался с ароматами нагретой солнцем земли. Но что более всего удивляло, так это зелень, которую ни во Франции, ни в Ферраре не найдешь и в разгар лета: изумрудные брокколи с маленькими желтыми цветами на макушках, стекловидный салат, скрипящий под пальцами, и пышный латук с многослойными листьями, завернутыми в виде розочек. Огромные желтые тыквы походили на диковинные дыни, завезенные из едва открытых краев и сразу прижившиеся в Риме. А красные помидоры, тоже недавно появившиеся, казались еще чужаками на грядках, выделяясь глазированной киноварной кожурой.

В самые неожиданные минуты в Ренате просыпалась душа крестьянки, с детства вскормленная вместе с душой королевы, и тогда на память приходили образы античной поэзии, которую она любила больше всего на свете. Она срывала траву и жевала, чтобы ощутить ее вкус и плоть, жадно нюхала мохнатые помидорные листья, чтобы запомнить незнакомый запах, уводивший ее далеко от докучливых светских обязанностей. И только освоившись в огороде, она отважилась подняться в верхнюю часть сада, где роскошь и богатство съедобных плодов сменял изысканный декор. Сорвав помидор и почувствовав, как гладкая кожура наполняет ладонь, Рената с детской жадностью сунула его в карман плаща.

Решив обследовать весь сад, герцогиня Феррары поднялась по мраморной лестнице, украшенной античными скульптурами, которые наводнили землю Рима. Фигуры с акантов коринфских фризов стояли вперемешку со сбитыми с римских саркофагов ангелочками, грустно держащими погашенные в знак траура факелы. Победные гирлянды в руках полногрудых крылатых богинь висели параллельно глубоким бороздам, выбитым в мраморе грубыми резцами тех, кто вытесывал первые христианские могилы. Громоздясь друг на друга, следы застывшей в камне памяти тысячелетий взмывали вверх рядом с виноградником, уравнивая этрусских и греческих богов с абстрактной геометрией классических ордеров. Опытному глазу одна эта лестница могла бы поведать о долгой жизни Рима и обо всех ее изменениях.

Лестничный марш из кирпичей с выступающими торцами и со стоящими по бокам балясинами из травертина, которые с трудом удерживали разросшиеся кусты венерина волоса, круто поднимался в самую высокую часть сада, к копытам мраморных коней.

Рената обернулась и посмотрела вниз, на крыши самого причудливого в мире города, который сделала вечным сначала война, а потом святость. Над ними поднимался купол Пантеона, единственная округлая форма среди леса колоколен и башен, откуда отправлялись к Богу молитвы. Неожиданно яркий луч солнца заставил ее поднять глаза к небу, где неслись в сторону моря тяжелые облака, окрашиваясь то в желтые, то в грозные серые тона. Одно фантастичнее другого, пролетали они над белой громадой Колизея с пустыми арками. Чтобы не упасть при виде этого зрелища, она села, не замечая холода, поднимавшегося от сырого камня, и, помимо воли, разрыдалась.