Остров любящей женщины - Наталья Труш Страница 16

Катерина слушала Анечку, а думала о том, на что похожа ее любовь. Вроде ничего подобного, типа жалости к больному воробышку, она к Лехе Васильеву не испытывала. Детей у нее нет, поэтому сравнивать свое отношение к нему с недоношенным человечком она не могла. Ее любовь выглядела совсем по-другому. Ребенком чувствовала она себя. «ЧуЙствовала!» — поправила себя Катя и улыбнулась.

* * *

Дождь с высоты птичьего полета на дождь совсем не похож. Раздуваемые ветром водяные брызги, которые у земли чертят пространство в косую линейку, здесь, наверху, хаотично крутятся, летают, сталкиваются друг с другом.

Питерский снег снова сменился холодным дождем. Катерина, кутаясь в шарф с кисточками, стояла у окна и смотрела на мрачноватую картинку за стеклом: голый тополь, с которого никак не могли оторваться несколько почерневших листочков, нахохлившиеся вороны на крыше соседнего дома, два подросших щенка, лопающих кашу из миски прямо посреди двора — кто-то из сердобольных соседей вынес. И шаркающий по асфальту звук — «ших-ших». Это дворничиха тетя Люба со своей неизменной метлой вышла наводить порядок.

Катерина нехотя отлепилась от окна и села к компьютеру. Сегодня у нее был выходной. Выходной посреди рабочей недели, предоставленный за дежурство в субботу. Катерина очень любила такие свободные дни. Можно было не спеша поработать над тем, что откладывалось в долгий ящик. Тем более что эта милая денежная халтурка больше не могла ждать: все сроки кончились, и автор вот-вот начнет названивать и требовать готовую работу. Катерина специально встала пораньше, чтобы окунуться в нее с головой. Но вместо этого она бесцельно слонялась по квартире, как потерянная, все утро, в окно смотрела, перебирала какие-то вещи, листала старый журнал и никак не могла оттолкнуться от всего этого второстепенного и заставить себя читать то, что нужно — рукопись по психологии отношений между тремя поколениями в одной семье.

Катерина с трудом продиралась сквозь дебри авторского вступления. Автор грешил многословием, и его лирические отступления порой забивали весь смысл. По предварительной договоренности Катерина должна была лишь причесать шероховатости и внести правку там, где она действительно необходима. Конструкции типа «проходя по мосту, у меня слетела шляпа» у автора были в ходу, и Катеринина обязанность, в частности, состояла в том, чтобы грамотно развести «мосты» и «шляпы», сохранив смысл сказанного. Сказать по совести, автор действительно понимал многое в семейных отношениях, в том, как сделать, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Расписывал он свой метод на примере большой семьи, в которой бабушки-дедушки, мамы-папы и дети жили под одной крышей. Катерине было любопытно почитать об этом, поскольку своего собственного подобного опыта у нее не было. Постепенно она втянулась в работу и даже начала получать удовольствие от того, что делает.

Но идиллия продолжалась не долго. Внезапно пространство однокомнатной Катиной норки разорвали жуткие музыкальные аккорды: сосед снизу пришел из школы и врубил на всю мощность свою любимую группу. Хрен знает, как она называлась, но исполняла нечто такое, от чего волосы дыбом вставали.

С соседом Катерина воевала за правила нормального «общежития» (почему-то именно таким словом называется соседское сосуществование) давно. Музыкальные вкусы у них явно не совпадали, и чтобы заглушить жуткие вопли снизу, Катерина на всю громкость включала что-нибудь очень приличное. Вот и сейчас она быстро вытащила первый попавший диск, включила дивидюшку, и через минуту на препротивный соседский музон красиво наложилась нежная знакомая мелодия.

Затренькал телефон. При таком звуковом сопровождении Катерина бы не услышала его, отойди она от аппарата хоть на метр дальше. Звонила Аня.

— Кать, привет! — Едва различила Катерина голос подруги в трубке. — Что у тебя там за концерт?

— Да как всегда — соседа глушу! — Почти проорала в трубку Катерина. — Представь, у меня работы воз и тележка, а этот гаденыш опять развлекает меня.

— Кем глушишь? — Деловито осведомилась подруга.

— Митяевым. — Катерина горестно вздохнула. — Представляешь, Олегом Митяевым приходится глушить этого засранца. Да при этом еще и сама глохну.

— Экстрим! — Анна сочувствовала Катерине и каждый раз давала свои советы по изведению малолетнего музыкального террориста. — Что у него хоть поет-то?

— «Поет»! Ну, ты даешь! Это песнями назвать нельзя. Я даже с жанром не могу определиться. Нет, ну, я все понимаю: иногда хочется громко что-то послушать. И если бы музыка нормальная была, я бы не возражала, но это же не музыка!!! Это — слов нету! — что! Ну был бы хоть «Русский шансон», я бы потерпела даже тюремные песни… Одно утешает: я представляю, как он от моих бардовских концертов там волосеет, вот и пусть волосеет! И к иному культурному слою приобщается.

— Может, тебе их залить?

— Может. Я, Ань, тут как-то чуть цветочным горшком им в лоджию не запустила… Но ведь это уже будет хулиганство. Ну, стыдно мне с соплей этой так бороться. Я вот сейчас в магазин схожу — все равно работать невозможно — и, уходя, музычку свою выключить «забуду». Блин, вся производительность труда насмарку! Ну, ничего, сегодня я им ночью включу концерт. Он-то меня днем травит, когда мамы-папы дома нет, а я после двенадцати включу и отыграюсь.

— Я смотрю, ты там совсем разошлась не на шутку. — Аня хихикнула. — Ночью-то они могуч и милицию вызвать и правы будут.

— Пусть вызывают! У меня такая репутация, что ее и подмочить не стыдно! — рявкнула Катерина. — Им бы на голову алкашей каких-нибудь веселых, чтоб еженощный концерт, да чтоб еще под музыку сексом занимались без устали до утра, я б на них посмотрела!

Тут Катерина поняла, что она выдохлась и говорить громко устала, устала перекрикивать любимого исполнителя.

— Ань, а ты что, не на работе? — вдруг спросила Катерина. — Я то дома по причине внепланового выходного.

— А я по причине душевного расстройства, — Аня горько вздохнула на том конце провода, на другом конце города.

— Что, не звонил? — Поинтересовалась Катерина, уже зная ответ.

— Нет.

Повисла томительная пауза. Катерина лихорадочно придумывала, что сказать Ане, и не находила слов. Она хорошо понимала ее. Когда-то и сама вот так же дергалась, как свинья на веревке, у телефона дежурила, в подушку плакала. В прежних своих Любовях…

Потом на смену болезненным чувствам пришло понимание того, что предмету своей влюбленности ни в коем случае нельзя показывать свою заинтересованность. Да, недосказанность выжигает изнутри, да, жить с ней очень непросто, но зато предмет обожания постоянно в тонусе, потому что не знает, как сильно он нужен тебе. Потом Катерина пришла к выводу, что подобная рассудительность уместна только там, где ты любишь меньше, чем любят тебя. Или, как любит повторять Юлька, когда ты «даешь себя любить».

Когда в жизни Катерины появился Леха Васильев, все ее правила и Юлькины нравоучения полетели в тартарары к чертовой матери! Потому что нельзя было мучить и мучиться, невозможно было молчать, как Зоя Космодемьянская, когда хотелось всему свету рассказать, как тебе с ним хорошо, какой он такой замечательный, один-единственный на миллион. Или на десять миллионов.