Недосягаемая - Барбара Картленд Страница 16

— А что тебе рассказывал папа о своей матери? — настаивала Кристин.

— То, что она родилась в известной русской семье. Они не принадлежали к титулованной знати, но ее отец служил библиотекарем в одном из царских дворцов, а мать, насколько я знаю, была учительницей или гувернанткой царских детей. Твоя бабушка познакомилась с твоим дедушкой, когда он был дипломатическим атташе в Петрограде. Они полюбили друг друга и поженились, она покинула Россию, чтобы следовать за ним по всему миру, куда бы ни приводила его служба. Когда началась революция, ее родителей расстреляли. К тому времени они уже оба были пожилыми людьми, но, мне кажется, твоя бабушка так горевала, что именно это и послужило причиной ее смерти.

— Она была музыкальна? — спросила Кристин.

— Не особенно, — ответила Лидия. — Но, как я поняла, ее дедушка был прекрасным музыкантом и сочинил несколько опер, которые до сих пор исполняют в России.

Кристин молчала какое-то время, и Лидии захотелось узнать, что происходит в тот момент в голове девушки. Она правильно догадалась: мысль о русской крови привлекала дочь. В этом виделась какая-то романтика, а Кристин была достаточно молода и к тому же достаточно англичанка, чтобы желать блеска и радостного волнения, связанных с тем, что она не такая, как все.

— Но помни, — мягко сказала Лидия, — ты только на четверть русская.

— И все же ты сама сейчас доказала, что какие-то вещи передаются, минуя несколько поколений, — сказала Кристин, — иногда я чувствую в себе очень много русского.

— Ну и каково же ощущать себя русской? — поинтересовалась Лидия, забавляясь.

Кристин потянулась и поднялась с травы.

— Не скажу, мамочка, потому что ты смеешься надо мной. Но в один прекрасный день вы все удивитесь.

Лидия пришла в легкое замешательство. Ей хотелось лучше понимать дочь, и она еще раз напомнила себе, как делала по любому поводу, что должна иметь терпение, должна ждать. Она вспомнила темные дни после несчастного случая. Если она прошла через это, неужели ей нужно бояться теперь?

Затем ее сердце сильно забилось, когда она услышала в доме голоса. Она повернула голову и увидела, что к ней шагают двое мужчин, которых она любила больше всех в жизни; Иван двигался с живостью, и вечернее солнце полыхало на его волосах, а рядом вышагивал Филип, по сравнению с отцом казавшийся грузным, он был в военно-морской форме — высокий, светловолосый, настоящий англичанин.

— Привет, ма, я вернулся.

В его возгласе, как и в ответе Лидии, слышалась неподдельная радость.

— Дорогой! Как чудесно вновь видеть тебя.

Он подошел поближе, и только тогда она заметила, что рука у него на перевязи, у нее вырвался легкий крик. Филип предвосхитил вопрос.

— Да, небольшая царапина, — сказал он. — Здорово, правда? Это значит, что мне положен вполне приличный отпуск. Ты рада?

На нее нахлынули противоречивые чувства, из которых трудно было выделить главное. Лидии удалось произнести:

— Я рада, что ты дома. Но что же произошло?

— У нас было небольшое представление, — небрежно бросил сын. — Позже вы еще услышите об этом.

— От кого? — спросила Лидия, недоумевая.

Но тут вмешалась Кристин, которая внимательно слушала весь разговор:

— Не хочешь ли ты сказать, что получишь медаль? Филип взглянул на нее и взмахнул здоровой рукой.

— Неужели это моя сестричка, которая вернулась домой из страны благоденствия? — спросил он.

— Она самая, — сказала Кристин, целуя его. — Ты ничуть не изменился, только вырос.

— Черт возьми! Ты меня обставила, — воскликнул Филип, — ведь с той минуты, как я услышал от папы, что ты вернулась, я намеревался сказать «как ты выросла»!

— А разве не так? — решительно потребовала ответа Кристин.

Филип оглядел ее критическим взором.

— Ты что-то с собой сделала, я еще не понял, что именно, но в целом хорошо.

Иван наклонился к Лидии и поцеловал, словно желая привлечь ее внимание к себе.

— Поезд был битком набит, — пожаловался он, — поэтому мы с Филипом не встретились, пока не вышли на платформу.

— Бедный, ты устал? — ласково проговорила Лидия. — В гостиной ты найдешь лед. Почему бы тебе не выпить чего-нибудь холодного? — А затем, повернувшись к Филипу, словно не в силах больше сдерживаться, спросила: — Это правда, дорогой, что тебя наградят?

— В воздухе витают слухи на этот счет, — ответил Филип. — Но не радуйтесь заранее, пока награда не окажется у меня на груди.

— Мы должны за это выпить, — сказал Иван, направляясь в гостиную.

Голос у него звучал весело, но Лидии почему-то показалось, что он расстроен. Она еще поговорила с Филипом и Кристин какое-то время, а затем, видя, что Иван и не думает возвращаться в сад, поехала к дому. Иван сидел в гостиной, погрузившись в огромное кресло. Она быстро подъехала к нему.

— В чем дело, дорогой? — спросила она.

— А что?

Она поняла по тону, что Иван сегодня намерен покапризничать.

— Что случилось? — настаивала она. — Ты чем-то расстроен?

— Чем я могу быть расстроен? — спросил Иван. — Дочь вернулась из Америки, сын приехал в отпуск, а жена так обожает своих детей, что все внимание отдает только им. Чего большего мне желать?

Лидия наклонилась и тронула его руку:

— Дорогой, я люблю тебя. Наши дети это только часть нас самих, поэтому, наверное, я их так люблю.

— Все правильно, что ты любишь их, — сказал Иван. — Но иногда мои дети заставляют меня чувствовать себя стариком.

Так, значит, это правда. Лидия поняла, что раздобыла ключ к его настроению и к его ревности. Кристин оказалась в чем-то права — он ревновал к Филипу, ревновал, потому что рядом с ним превращался в старика. Иван, который, казалось, навсегда останется молодым, чувствовал себя не в своей тарелке рядом с истинной молодостью, веселым беззаботным Филипом двадцати одного года от роду. Лидия подыскивала слова, чтобы утешить его, но это оказалось сложным.

— Мы все должны когда-нибудь постареть, дорогой, — наконец произнесла она.

— Я знаю, — раздраженно отозвался Иван, — но нужно ли притворяться, что мы радуемся этому? Лично я ненавижу старость, ненавижу, слышишь?

Он вскочил на ноги и начал метаться по комнате, как всегда делал в минуту душевного волнения.

— Наши тела увянут и ослабеют, мы превратимся в дряхлых стариков, потеряем радость ощущения жизни. Господи! И зачем только придумана эта пытка человечества — возраст?

Лидия промолчала. Здесь она была не в силах ни успокоить, ни помочь. Ей показалось, что Иван сейчас испытывает в ничтожно малой степени тот протест против неизбежного, который возник в ней после несчастья. Тогда она научилась понимать, что не стоит попусту тратить силу ни на сопротивление, ни на горе, что неизбежное нужно принимать таким, как есть.