Ночь печали - Френсис Шервуд Страница 16

Время от времени она слышала это слово, а дикари явно собирались выступать в поход.

— Увидеть Моктецуму?! — воскликнул Лапа Ягуара. — С трубами, плюющимися шарами, громовыми палками и длинными ножами, которые тверже обсидиана? Со стрелами и копьями? Верхом на животных, которые могут пнуть человека, и тот умрет? С собаками, пожирающими людей?

Малинцин травоеды нравились. Когда она подходила к ним на лугу, они шли к ней навстречу, чтобы поприветствовать ее, совали свои большие морды ей в ладонь и обнюхивали ее, словно младенцы, ищущие грудь.

— Откуда ты все это знаешь, насчет Моктецумы и золота? — спросила Кай.

— Я слушаю, я наблюдаю, и Агильяр учит меня их словам, — ответила Малинцин.

Агильяр, бывший раньше рабом касика в регионе Табаско, называл ее Малинче, а не Малинцин. Мать и отец называли ее Малиналли по месяцу, в котором она родилась, месяцу травы. Кай называла ее Маакс, что на языке майя означало «обезьянка». В сердце своем она не знала, кто она: трава, обезьянка, принцесса или рабыня.

— А ты видела, как они едят золото? — спросила Кай.

Эти слова напомнили Малинцин о нежной цветочной каше, таявшей во рту.

— Они не едят золото, Кай. Оно слишком твердое, а когда они плавят его, оно становится чересчур горячим.

— Что же они делают с ним?

— Я думаю, они носят его у сердца. У них особое заболевание сердца, и лишь золото может исцелить их. Именно поэтому мы идем в столицу, чтобы встретиться с Моктецумой.

— У них болезнь сердца, которую исцелит лишь его вырезание для принесения в жертву.

Но в глубине своего сердца Лапа Ягуара знал, что ему всегда хотелось увидеть столицу, великий город Теночтитлан, высочайшие пирамиды, величественные сооружения, широкие улицы и множество каналов.

Рядом с разделывательным столом Лапы Ягуара на трех ветках раскачивались под утренним бризом мертвые олени, подвешенные за ноги. Их было двадцать. Малинцин чувствовала приближение сезона дождей, она ощущала этот аромат в воздухе, видела, как менялся свет, замечала, что ночные цветы уже не открывались под светом луны, а хранили свои хрупкие бутоны от предстоящих ливней.

— Мы умрем в столице? — спросила Кай.

— Ах, Кай! — Малинцин была младше Кай, но иногда та вела себя как маленькая девочка. — Ты не умрешь, пока не состаришься.

— Обещаешь, Маакс?

— Обещаю.

Малинцин знала, что не вправе обещать, но ничего плохого не случится, если она это скажет. Вполне возможно, что их поймают и принесут в жертву ацтеки. Вполне возможно, что чужаки повесят их на виселице. Возможно также, что один из вулканов начнет плеваться огнем или земля разверзнется под ними. Все что угодно может направить в них меч смерти.

— Их боги очень слабы, — добавил Лапа Ягуара.

Малинцин это тоже смущало. Если они не были слабы, как они позволили пытать себя и проливать свою кровь? Это люди приносили себя в жертву богам. Боги ацтеков и майя пили человеческую кровь, а не наоборот. Вкус крови белого богочеловека, которую им всем приходилось пить, напоминал вкус несозревших ягод — терпкий, лишь сулящий сладость.

— Из наших богов лишь Кетцалькоатль не обладал силой, — сказала Кай. — Он потерпел поражение и страдал в изгнании, когда был человеком, к тому же он не требует жертв, кроме перепелов и змей.

— Он обладал силой. Его просто предали. Но он вернется, — возразила Малинцин.

— У чужаков мало громовых палок, — продолжил Лапа Ягуара. — И они могут их легко потерять. Вода заставляет их замолчать.

— Громовые палки охраняют огромные собаки, — заметила Малинцин.

— А ты что, не знаешь, что собаку может убить лягушка? — Лапа Ягуара разбирался в ядах.

Малинцин знала, что слизью со спин некоторых лягушек смазывают кончики стрел и иглы, но охотники и воины редко пользовались этим ядом, так как от него портился вкус мяса.

— Мы рабы, — вмешалась Кай. — Они будут обмениваться нами, так столь ли уж важен хозяин?

— Это тебя волновало то, кто станет твоим хозяином, Кай, — напомнила ей Малинцин.

— Хозяева — это важно, — согласился Лапа Ягуара. — Они не должны быть чужаками.

— Нуньес — хороший хозяин, — с уверенностью заявила Кай.

— А твой хозяин майя, у которого ты жил в Табаско? — спросила Малинцин у Лапы Ягуара.

— Чудовище! Когда-то я жил у одного ацтека, — протянул Лапа Ягуара.

— Был ли он добр к тебе, кормил ли он тебя?

— Он был демоном, жестоким, как змея. Я восхищался им. Хочу напомнить вам, Маакс и Кай, что куда бы ни направились ваши слова, ноги последуют за ними.

Глава 7

Агильяр не входил в состав группы Кортеса, когда тот отплывал с Кубы. Его корабль потерпел крушение у берегов Юкатана. Кортес встретил его одним прекрасным утром, ровно в восемь по часам Нуньеса. Воздух еще не стал горячим и тяжелым, а на кустах алые цветы с длинными лепестками, казалось, потягивались, нежась в легком воздухе. Двадцать рабынь, которых вчера подарили конкистадорам, стояли под высоким деревом чикозапоте, кору которого называли каучуком; ее можно было жевать. Рабынь еще не раздали мужчинам. Испуганные и молчаливые, они жались друг к другу под деревом. Уродец-мясник свежевал оленя, отец Ольмедо только что закончил утреннюю мессу, а Берналь Диас вносил исправления в свои записи. Ботелло перемалывал листья, которые собирал в поисках растений, оказывавших возбуждающее действие. Аду и Куинтаваль отрабатывали приемы на рапирах Куинтаваля.

— En guardia, — командовал партнеру Куинтаваль. — Парирование в кварте. Парирование в терции. Парирование в полукруге. Выпад и наступление. Отход. Перерыв.

— Впереди дикарь! — крикнул Пуэртокарреро.

— Дикарь! — эхом пронеслось по войску.

— Дикарь здесь? — спросил Куинтаваль у Аду, как будто тот был европейцем.

— Индеец? — переспросил Аду. — Он вооружен?

— Он вооружен? — крикнул Куинтаваль Пуэртокарреро.

— Индеец вооружен, — пронеслось по войску.

— Он не вооружен, но бежит быстро, — ответил Пуэртокарреро.

— Не вооружен.

— Ради бога, Пуэртокарреро! — возмутился Кортес. — Почему все должны обо всем знать? Оставь свои мысли при себе.

— Может быть, один из местных жителей жаждет Слова Божьего, — предположил отец Ольмедо.

— Скорее всего, он жаждет куска хлеба, — шепнул Куинтаваль.

— А вдруг это ловушка, сеньор? — предупредил Кортеса Исла. — И пятьдесят его соплеменников устроили засаду.