Наложница визиря - Джон Спиид Страница 15

— Он только подшучивал над тобой, глупый! — сказала она. — Неужели ты на самом деле думаешь, что нас увидят волки?

— Он говорил не про волков, — заявила Майя.

Люсинда почувствовала опасность и, хотя не поняла ее, руку убрала. Слиппер задернул занавески.

* * *

Теперь в паланкине стало гораздо темнее. Майя сияла пальмовые листья с колен и коснулась ими лба, затем положила их на квадратный кусок шелка рядом с собой.

— Что это? — спросила Люсинда.

— Ты умеешь читать? — в свою очередь спросила Майя и протянула листья ей.

Конечно, это была книга, как поняла Люсинда, глядя на строчки на пальмовых листьях. Они были сшиты вместе сверху.

— На этом языке я не умею читать, — ответила она, отдавая их назад.

— Это «Гита», — пояснил Слиппер. — Она постоянно ее читает.

— Ты знаешь эту книгу? — поинтересовалась Майя. Люсинда покачала головой. — Это наш самый священный текст, — продолжала Майя, заворачивая тонкую книгу в шелк. — «Бхагавад-Гита» [20], песнь-поклонение.

— Она имеет в виду своего бога, — вставил Слиппер, неодобрительно поджав губы.

— Ты считаешь, что наш бог отличается от вашего? — спросила Майя. Казалось, Слиппер уже готов рявкнуть в ответ, но Майя смотрела на него так нежно, что он только моргнул. — Когда Магомет сказал о том, что есть только один бог, ты думаешь, он имел в виду кого-то, отличного от моего? Или от ее бога?

— Как скажешь, госпожа, — ответил Слиппер. Правда, Люсинде показалось, что евнух не убежден и даже выглядит разозленным.

Майя улыбнулась:

— В этой книге Всевышний говорит: «Когда фитиль добродетели горит тускло, я принимаю человеческое обличье». Разве христиане также не верят в это?

Она склонила голову на бок, глядя на Люсинду, которая в это мгновение затруднилась бы сказать, во что она верит.

— Мы так не думаем, — ответил Слиппер, словно за них обоих, до того как Люсинда успела вымолвить хоть слово.

— Может, я неправильно поняла, — ответила Майя. Теперь ее лицо ничего не выражало и напоминало маску.

— Я думала, что читать умеют только ваши священники, — сказала Люсинда Майе после неприятной затянувшейся паузы.

Майя перевела взгляд с евнуха на нее. Люсинда чувствовала, что женщине потребовались усилия, сохранить спокойствие.

— Это так, по большей части. Конечно, читать умеют некоторые купцы, но не на санскрите, не на языке богов. Но по какой-то причине и нас, девадаси, храмовых танцовщиц, тоже учат читать, — она рассмеялась, но глаза оставались серьезными. — Знаешь, это забавно — только брахманы произносят эти слова вслух, но я ни разу не встречала ни одного брахмана, который мог бы читать эти книги. Они учатся читать в детстве, но предпочитают запоминать священные тексты наизусть, повторяя слова за гуру. Иногда запоминаемые ими слова полностью отличаются от написанного в книгах.

— Я рад, что никогда не учился читать, — сказал Слиппер.

— Но если женщинам не положено произносить эти слова вслух, почему танцовщиц обучают чтению? — спросила Люсинда.

— Я часто сама об этом задумывалась. Может, потому что тексты, которые должны изучать девадаси, слишком скучны для брахманов, например, «Натьясутра», книга о танцах, или «Камасутра», книга о любви. Может, потому что многих девадаси в конце концов продают мусульманам и брахманы знают, что там у нас не будет доступа к священным текстам, — она грустно покачала головой. — Но, конечно, это кажется маловероятным, не так ли? Если бы их на самом деле заботило наше благополучие, они бы не стали нас продавать.

Конечно, Люсинда и раньше знала, что эта Майя — рабыня, но по какой-то причине слова баядеры дошли до самой глубины души и произвели сильное впечатление.

— Пожалуйста, не удивляйся так сильно. Меня купила твоя семья.

— Что? — заикаясь, пробормотала Люсинда.

— В этом нет ничего особенного, — вставил Слиппер, почувствовав ее растерянность.

— Какая разница для меня — для кого-либо из нас? Это просто еще одна жизнь. Теперь я рабыня… Разве я не была королем? Деревом? Собакой? Неприкасаемой? Я рождалась миллион раз, и меня ждет еще миллион перерождений.

Люсинда ничего не сказала. Она часто слышала, как купцы богохульствуют подобным образом. Но Майя была такой красивой, с почти такой же белой кожей, как у нее самой, и такой молодой, одного с ней возраста, что Люсинде было неприятно узнать правду: девушка является лишь собственностью какого-то мужчины.

— Он тоже раб, — сказала Майя и показала глазами на Слиппера.

Слиппер распрямил спину, чтобы казаться как можно выше:

— Не позорно быть рабом, госпожа. Дело не в том, кто ты, а в том, что ты делаешь, как поступаешь.

— Да, — согласилась Майя. — Этому нас также учит «Гита», — у нее блестели глаза, словно ее забавляло смущение евнуха. — В противном случае я не предложила бы себя для продажи.

— Ты сама предложила стать рабыней? — Люсинда резко вдохнула воздух.

— Почему бы и нет? Как говорит Слиппер, это не позорно. Наш храм почти уничтожили наводнения, а шастри [21]намекнул, что может получить за меня хорошую цену. Я уверена, что это спасло храм.

— А твоя семья?

— Я сирота столько, сколько себя помню. Моя гуру умерла. Она была всей моей семьей, но исчезла во время наводнения. Так почему бы и нет? Почему ты так поражена?

— Я ничего этого не знала, — ответила Люсинда.

— Ты думала, что я родилась рабыней, как ты?

Люсинда закрыла рот рукой.

— Как ты смеешь?! Я — свободная женщина!

— Правда? — мягко сказала Майя. — У тебя есть дом? Кошелек, полный золота? Ты ходишь и ездишь туда, куда захочешь? Заводишь любовника, когда пожелаешь, или не заводишь вообще, если тебе не хочется его иметь?

Люсинда нахмурилась.

— Ну, тогда прости меня пожалуйста, — продолжала Майя. — Я думала, что ты такая же, как все другие женщины фарангов — собственность какого-то мужчины, у которой нет никакой свободы. Девственница, предлагаемая богатому мужчине, чтобы объединить две богатые семьи, или жена, ценность которой заключается только в рождении сыновей.

— Я прощаю тебя, — ответила Люсинда. В последовавшей тишине она почувствовала бесконечное качание погруженного в тень паланкина, и ей снова захотелось оказаться на твердой земле.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала она наконец. — У меня болит голова.